|
Книги, кино, телевидение
| |
| Ранетка | Дата: Воскресенье, 29.09.2019, 23:54 | Сообщение # 71 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| "Убийство в Восточном Экспрессе", 1974 года
Эркюль Пуаро кособокенький и почти горбатенький. Столько бриллиантина (или бриолина ?)на голове что застыл в чёрную ваксу. Выглядит идиотиком.Или маньяком, короче психом.Короче фриком. К нему стеклось столько личных данных пассажиров, что не верится, как это ? В эпоху без интернета ?
Но видимо, о правлоподобии мало кто тогда заботился.
Видны молодые ещё в те годы знаменитости - Шон Коннери играет английского полковника. Лорен Бокалл есть в этом старом фильм, ещё другие узнаваемые актёры,Ингрид Бергман, если я не ошибся.
Фильм задуман как спектакль. Да и знаменитая писательница (хотел написать Агния Барто ) оформила историю как спектакль. Для начала показали там причально-вокзальные сцены. В фесках там носильщики. козы, верблюды, вроде символизирует Турцию. Иногда показывали паровоз и вагоны, движущиеся на пейзаже. А так всё спектакль, довольно старомодный. Немирович-Данченко словом...
И этот невыносимо уродивый фрик Эркюль Пуаро !
Помимо горбатости ещё совершает характерные быстрые движения руками, кистями рук.Головёнка набок как у Стивена Хокинга покойного.
Новый-то (ну относительно) фильм я видел, вот решил и классическое творение посмотреть.
Вообще-то кино,- забава для простолюдинов, для людей немудрящих и недалёких.Больше всех кино популярно в Индии и в Египте вроде. Там живут незамысловатые толпы.
Им палец покажи и они уже довольны. Ещё китайцы падки до кино. Но я же не китаец.
Короче там двенадцать пассажиров убивают старого гангстера, мстят за давно убитую девочку. Ходят из купэ в купэ.
Эдуард Лимонов
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Вторник, 01.10.2019, 21:51 | Сообщение # 72 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Глава, не вошедшая в роман "Веселая жизнь, или Секс в СССР"
SILENTIUM
Сердце пусторечием томимо,
Но слова придуманы не мною.
Отчего ты, жизнь, не пантомима?
Почему ты не кино немое?!
А.
В феврале 1984-го умер Андропов, так и не выйдя из комы. Его сменил на посту (чуть не написал: «на погосте») Константин Устинович Черненко, уроженец Сибири, похожий толи на бурята, толи на якута. Любимым писателем генсека оказался его земляк, автор бессмертной эпопеи «Вечный зов» Анатолий Иванов, тоже похожий на тучного монголоида. Более того, новый партийный лидер, несмотря на неславянский разрез глаз, к «русской партии» в отличие от Андропова относился с симпатией, и она ненадолго подняла голову, чтобы потом опустить навсегда. Иванов и Ковригин были соратниками-заединщиками, и о скандале с «Крамольными рассказами» как-то сразу все позабыли. Недавний изгой снова сидел в президиумах, посверкивая перстнем с профилем царя-мученика, катался по заграницам, ему срочно выдали какую-то премию, а «Худлит» моментально возобновил выпуск его собрания сочинений. Про мою выходку на заседании парткома вроде бы тоже никто не вспоминал, но осадочек, как говорится, остался.
Но вот в 1984-м вышло постановление ЦК КПСС о совершенствовании партийного руководства комсомолом. Какое это имело отношение к моей литературной судьбе? Самое непосредственное, ведь народ и партия едины. Подготовленное еще при Андропове, постановление, как тогда выражались, вскрыло множество узких мест в деятельности ВЛКСМ. Кто знает, возможно, на мысль о необходимости такого циркуляра старших товарищей натолкнула рукопись моего «Райкома», с 1981-го кочевавшая по высоким кабинетам. Но, скорее всего, я обольщаюсь: советские руководители тоже прекрасно знали, что стране требуются реформы и перемены. Только в отличие от последующих деятелей они ясно понимали: всякое державное новшество - это хирургическая операция на теле государства: разрезать нетрудно, чик – и готово… Потом-то что делать?
Так или иначе, по тогдашнему обычаю, литературе и искусству надлежало оперативно отразить в полнокровных художественных образах имеющиеся в наличии недостатки, решительно заклеймить их, не лишая, однако, общество оптимистической перспективы. Стали искать в редакционных портфелях что-нибудь об «узких местах» комсомола и ничего такого, кроме моей запретной повести, в завалах социалистического реализма не нашли. Поразмыслив, публикацию «Райкома» наконец разрешили, даже пожурили главного редактора «Юности» Андрея Дементьева за то, что он так долго «мариновал острую и своевременную вещь».
- Так вы же сами запретили! – оторопел он.
- Мы ничего не запрещаем. Вы нас с кем-то путаете. Мы не рекомендовали. Не разобрались. Бывает. Вас у нас много. А вы-то сами почему молчали, не протестовали? Вы коммунист или только взносы платите? Надо было спорить, бить в набат, доказывать!
- Я доказывал, я бил…
- Значит, плохо доказывали. Срочно печатать!
- А цензура? Там сказали: «Никогда!»
- Мы с ними поговорим.
Повесть вышла в январской книжке «Юности» 1985-го, и я проснулся знаменитым, о чем не раз уже писал, поэтому на сей раз воздержусь. Скажу лишь: моей смелости завидовали даже литераторы-невозвращенцы. Говорят, Довлатов, обитавший тогда на Брайтон-Бич, прочитав «Райком», вдрызг напился, бродил по дощатому пляжу в рваном банном халате и повторял уныло: «Опоздал, опоздал, опоздал…» Его отчаянье понять можно: до меня в литературе и искусстве комсомол в последний раз основательно ругали аж в конце 1930-х, когда была сметена вся верхушка ВЛКСМ, а любимец молодежи генеральный секретарь ЦК Саша Косарев расстрелян. Чем-то этот боевой выходец из русских старообрядцев так сильно разозлил Сталина? Не тем ли, чем через десять лет его взбесили жертвы «Ленинградского дела» - Вознесенский, Кузнецов, Попков?
В 1940-м по команде сверху режиссер Столпер снял фильм «Закон жизни», где живо изобразил секретаря обкома Огнерубова - похотливого пижона и невежественного фразера. Мерзавец пил, как сукин сын, походя брюхатил комсомолок и придумывал разные дурацкие цитаты из Маркса, мороча доверчивое юношество. Фильм на экраны так и не выпустили, сообразив: от критики комсомола всего шаг до недоверия партии, а на пороге война. Между прочим, Костя Черненко, младший сверстник Косарева, прежде, чем утихомириться и забронзоветь, тоже покуролесил по женской части, за что получал партийные взыскания. Но ко времени выхода в свет «Райкома» жить ему оставалось два месяца, и даже самые сексапильные кремлевские медсестрички, думаю, его уже не волновали.
Дело прошлое, но внезапная слава вскружила мне голову, а появившиеся лишние деньги позволили праздновать публикацию чуть ли не каждый день, благо желающих выпить за мой успех и счет было предостаточно. С заведующим отделом «Молодой гвардии» Ваней Шершневым и ответоргом отдела культуры ЦК ВЛКСМ Колей Старостиным мы обмывали «Райком» раз пять. Правда, многие считали меня выскочкой и конъюнктурщиком, накатавшим актуальную повестуху под постановление. Объяснять, что написана она давно и томилась в дальнем редакционном ящике, не имело смысла: никто не верил, все судили по себе. К слову, вторая моя запрещенная повесть «Дембель» пролежавшая в столе семь лет, вышла в той же «Юности» осенью 1987-го, после того, как немецкий обормот Руст посадил спортивный самолетик на Красной площади, возле храма Василия Блаженного, и Горбачев разогнал верхушку Министерства обороны, как раз собравшуюся его свергать. Всемогущая прежде военная цензура оказалась бессильной, и Дементьев поставил мою повесть о дедовщине в номер. Однако завистники все равно утверждали, будто и «Дембель» я настрочил за три дня, пока шли перестановки в ГЛАВПУРе. Ну не идиоты?
Вернемся, однако, в 1985-й. Я так бурно отмечал свой первый большой успех, что почти не обратил внимания на смерть Черненко. Когда сам утром помираешь с похмелья, кончина очередного кремлевского инвалида кажется историческим пустяком. Не придал я особого значения и приходу нового генсека с кисельным пятном на лысине. Одно могу сказать прямо, от его фрикативного «Г» меня с похмелья просто тошнило, а от путаной хуторской скороговорки ломило в висках. Впрочем, я еще не понимал, что наступают новые времена, и веселая советская эпоха заканчивается. В том-то и сила пьянства, что оно как бы создает вокруг тебя ту реальность, какой тебе не хватает в трезвом состоянии. Если бы не похмельный синдром, алкоголь смело можно было бы назвать даром божьим.
…И вот как-то утром меня снова разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, я понял, что грешников в аду истязают безысходным и бесконечным похмельем. Изнемогая, я снял трубку, тяжелую, как пятикилограммовая гантель, и поднес ее к уху, заранее страдая от неминуемого возвращения к земным кошмарам.
- Алло, Жора! – послышался в трубке прокуренный голос Антонины, секретарши главы Союза писателей СССР Георгия Маркова, автора отличного романа «Строговы».
– Я…
- Ноги в руки и дуй к Стефанову! Он тебя с собаками ищет.
- К кому, к кому?
- Здравствуйте! Ты откуда? Это новый завсектором литературы.
- Где?
- На звезде. В ЦК.
- Комсомола?
- Партии! В 13.30 он тебя ждет на Старой площади.
- А сколько сейчас?
- Одиннадцать сорок восемь.
- Не успею.
- Обязан. Георгий Мокеевич в курсе. Пил вчера?
- Так вы же к нам за столик в Пестром зале подсаживались.
- Точно! Жорик, надо успеть. Иначе даже не знаю, что будет… Я тебя, предупредила.
Опустив чугунную трубку, я резво встал с постели, и голова закружилась так, словно мне пришлось спрыгнуть с крутящейся карусели на землю. Дождавшись, пока зеленая муть перед глазами рассеется, а мебель перестанет вращаться вокруг меня, будто кольцо астероидов, я по стенке дополз до холодильника и обрел бутылку ледяного пива. Толика алкоголя, поступившая в организм, придала мне силы, чтобы умыться, содрогаясь от мокрой воды, и побриться, страдая каждой задетой щетинкой. С трудом сообразив, где у брюк ширинка, а у сорочки пуговицы, я оделся, потом внимательно посмотрел на себя в зеркало: декадентская бледность, красные кроличьи глаза и волосы, стоящие дыбом, выдавали тайну вчерашнего загула. Но ведь Стефанов никогда меня прежде не видел. Может, я такой от природы! Главное – не дышать на него и поменьше говорить. «Молчи, скрывайся и таи…» Тютчев. Silentium. Молчание…
Перед выходом, снова ощутив слабость, я достал фляжку дагестанского коньяка, спрятанную за собранием сочинений Горького, и допил оставшиеся сто грамм. Организм благодарно ожил, и на этой заправке я доехал от Орехова-Борисова до Площади Ногина, постепенно теряя силы. На Солянке, к счастью, была пивная с автоматами – их в народе звали «мойдодырами». Помните:
Вдруг из маминой из спальной,
Кривоногий и хромой,
Выбегает…
. Трудовая дисциплина, подтянутая суровыми андроповскими мерами, о чем рассказано в начале этой правдивой хроники, еще не разболталась, и в середине рабочего дня «точка» хоть и не пустовала, но очереди не наблюдалось, даже свободную кружку я отыскал почти сразу. Выпив и дважды повторив, я зажевал пиво мускатным орехом, глянул на часы и рванул на улицу Куйбышева.
Милиционер, выйдя из будки, внимательно просмотрел мой партбилет, задержавшись уважительным взглядом на взносах: недавно я отвалил партии 150 рублей – три процента с гонорара за «Райком», вышедший книжкой в «Московским рабочем». А ведь это - средняя месячная зарплата советского труженика!
- К кому идете? - спросил постовой, чтобы быстрее найти мой пропуск в одной из многочисленных ячеек.
- К Стефанову, в сектор литературы! - ответил я и с ужасом понял, что после пива с трудом выговариваю слова. Вместо «сектора литературы» у меня вышла какая-то нечленораздельная «стеклотура».
- Куда-куда? – насторожился милиционер, ища пропуск. – К кому?
- К Стефанову, – произнес я, а получилось: «к Сифанову».
- К Стефанову?
- Угу, - экономно кивнул я.
- Знаете, куда идти? – он с неохотой отдал мне разрешительную бумажку, найденную в ячейке.
- Ага.
- Это в новом здании.
- Угу.
- Ну, идите!
Чувствуя между лопаток бдительный взгляд милиционера, я старательным шагом направился к многоэтажной стекляшке в глубине огороженной территории. На повороте меня шатнуло, и я осознал, что двигаюсь прямиком к катастрофе: явиться к партийному куратору всей советской литературы пьяным в хлам, это как в обнимку с любовницей зайти на чай к собственной жене. Удар чугунной сковородкой по голове и развод обеспечены. В зеркальном цековском лифте аппаратная дама с прической, похожей на крендель, брезгливо шевельнула ноздрями и с удивлением глянула на меня. Увы, мускатный орех не панацея, особенно после пива, обладающего исключительно тяжелым выхлопом. Вот и теперь, спустя без малого сорок лет, я задаю себе вопрос: почему не повернул назад, почему не придумал уважительную причину неявки, вроде, внезапно умершей бабушки? Не знаю, не знаю, но, понимая, что гибну, я неотвратимо шел к цели, как лосось на гибельный нерест. Зачем?
В приемную я вступил без трех минут час. Строго-миловидная секретарша нашла мою фамилию в гроссбухе:
- Присядьте, Георгий Михайлович! Виктор Петрович, скоро освободится…
- Угу.
- Может, вам чаю? – участливо спросила она.
- Ага.
- С сухариком или с сушками?
- С уш-шками… - прошелестел я губами, сухими, как крылья прошлогоднего мотылька.
- Одну минуту.
Сегодня слова «скоро освободится» или «он на подъезде» не значат ничего. Можно промучиться в передней какого-нибудь чиновного пуделя и час, и два, и три, а потом войдет длинноногая топ-помощница и сообщит: встреча отменяется, босс вызван на совещание, мы вам позвоним. И идешь ты, солнцем палимый, как некрасовский ходок, и клянешь распустившуюся демократию, вспоминая милый сердцу тоталитаризм, точный, словно кремлевские куранты. Не успел я, дребезжа графином о стакан, налить себе воды и жадно выпить, как послышался зуммер внутреннего телефона.
- Да, Виктор Петрович, он здесь, ждет, - подтвердила секретарша, косясь на мое водохлебство, - Хорошо. Заходите, Георгий Михайлович. Чай я принесу.
Я бросил в рот остатки мускатного ореха, мысленно попросил родных и близких, если не вернусь, считать меня коммунистом, встал, одернул пиджак, поправил галстук и шагнул навстречу гибели.
Кабинет был обставлен по всем законом советского присутственного места: разлапистая люстра, тяжелые темные портьеры на окнах, цветы на подоконниках, застекленные шкафы с розовыми занавесками, стулья и кресла в серых льняных чехлах. На стене висел фотопортрет нового генсека, небывало молодого. Он высоко держал голову, улыбался и напоминал солиста хора мальчиков. Конечно, как и на солнце, никакого пятна на лбу лидера не наблюдалось: ретушер поработал.
На широком казенном столе, затянутом зеленым сукном, кроме обязательного чернильного прибора и календаря-перевертыша, я приметил кое-что необычное: метровый макет подводной лодки с рубкой, похожей на акулий спинной плавник.
Из-за стола, как из засады, навстречу мне вышел крепкий краснолицый пузан с коротким седым бобриком:
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, возмутитель спокойствия! – он крепко пожал мне руку. - Присаживайтесь!
Я опустился на стул перед приставным столиком. К счастью, Стефанов не сел напротив, а продолжал ходить по кабинету, видимо, разминая ноги.
- Давно хотел спросить вас, Георгий Михайлович, как же вы решились проголосовать против исключения Ковригина? Ведь сильно же рисковали…
- Э-э-э… - я развел руками, придумывая фразу покороче, чтобы не выдать свое постыдное похмелье.
- Не скромничайте! Поступок дерзкий, но дальновидный. Не переживайте: теперь этот эпизод, как говорится, выведен за скобки. Генеральный упомянул ваш «Райком» на встрече с активом. А что будете разоблачать дальше, после комсомола? Поделитесь!
- А-а-а…- начал я, ненавидя проклятый русский язык за обилие трудно выговариваемых согласных, как, например, в слове «армия».
Секретарша принесла чай в мельхиоровых подстаканниках и блюдечко сушек с маком. Я щелкнул баранками, как кастаньетами, и захрустел, прихлебывая чай, который в высоких кабинетах всегда подавали почему-то еле теплым.
- Значит, все-таки армию? – значительно улыбнулся Степанов. - Знаю, читал ваш «Дембель». Показывали по секрету. Немного ерничаете, но по сути все правильно. Неуставные отношения разъедают дисциплину и снижают боеготовность. Думаю, скоро напечатают. Гласность снимает многие проблемы.
- Что? – спросил я, поглощая сушки.
- Гласность! Это слово скоро узнают все. Времена меняются! – он с надеждой посмотрел на портрет бодрого генсека, в котором тогда даже Нострадамус не угадал бы будущего могильщика СССР.
- А что вы думаете вообще о современной литературе?
- Хм-м, - я попытался дожевать сушку, чтобы, наконец, хоть что-то сказать.
- Разделяю ваш пессимизм! Мне кажется, наши коллеги не осознали, что эпоха брюзжания и мелочного бытовизма кончилась. Нужен прорыв, новое мышление. Хотите экспериментировать – пожалуйста! Но не забывайте: пробирка – это не домна. Всю жизнь нельзя сидеть в реторте! Согласны?
- Угу…
- Ну, а в чернильнице у вас теперь что, если не секрет? – спросил, глянув на часы.
- Повесть… о школе… - доложил я, как бы невзначай прикрыв рот рукой.
- Как называется?
- «Звонок на перемену». Я хотел…
- В яблочко! – перебил Стефанов. – Да вы просто молодчага! Это то, что нужно. Связь поколений. Готовность к обновлению. Новое мышление. А я, знаете ли, заканчиваю роман о моряках-ракетчиках. Сам служил когда-то в Североморске. Действие происходит на атомной подводной лодке во время «автономки». Вроде, получается… Но есть одна проблема? Даже две. Знаете, Георгий, очень трудно бытовую речь героев перевести на литературный язык. Много ненормативной лексики. Но я стараюсь. А вот вторая проблема посложней. Не могу написать отрицательного героя. С одной стороны, какой роман без негодяя, верно?
Я с пониманием хрустнул сушкой, а он продолжил с азартом, не свойственным аппаратчикам:
- Мы же давно преодолели бесконфликтность. А с другой стороны, какой негодяй на подлодке, несущей стратегические ракеты «вода-воздух-земля». Одна ошибка – и вместо Калифорнии лунный кратер. Представляете? С ядерной энергией шутить опасно.
- Угу, - я сочувственно хлебнул чая, конечно, не догадываясь, что до Чернобыля оставалось всего несколько месяцев.
- Вижу, вам понравились наши сушки. Заходите еще – угощу!
Я понял, что аудиенция закончилась, встал, и Стефанов крепко пожал мне руку. В приемной уже томился следующий посетитель - главный редактор толстого журнала «Новая заря», похожий на испуганного зубного техника, которого вызвали для отчета о расходе драгметаллов на изготовление вставных челюстей. С изумлением увидев меня в столько высокой приемной, он голосом, сладким, как вареная сгущенка, упрекнул:
- Что-то вы, Георгий, давно к нам не заглядывали!
- Зайду! – пообещал я и протянул пропуск секретарше, чтобы получить отметку о посещении.
…Я вышел на солнце и почувствовал такое непреодолимое желание выпить, что ноги сами понесли меня в шашлычную на Маросейке, рядом с ЦК ВЛКСМ. Там, несмотря на неурочный час, уже бражничали Ваня Шершнев и Коля Старостин. Они пили водку и так громко ругали евреев, словно хотели докричаться до Тель-Авива.
- Жора, а ты случайно не еврей? – подозрительно спросил меня Ваня, прежде чем налить водки.
- Случайно нет.
…Утром меня снова разбудил звонок Антонины.
- Жор, ты, что ли? А чего такой голос хриплый? Опять вчера нажрался?
- Немножко.
- Ну и правильно. Есть повод! Поздравляю!
- С чем?
- Ты очень понравился Стефанову!
- А вы откуда знаете?
- Стефанов позвонил Маркову, я их соединила. Понял? В общем, Виктор Петрович сказал Мокеичу: есть же у нас нормальные молодые писатели, которые умеют слушать. С Евтушенко же ведь просто говорить невозможно, ты ему слово, он тебе десять. А Полуяков - отличный парень. Вежливый, внимательный. Решили тебя, Жора, выдвигать. Готовься и сбавь обороты!
Вскоре, меня избрали секретарем Московской писательской организации, потом секретарем Союза писателей РСФСР, а затем - членом правления Союза писателей СССР. Чтобы современному читателю был понятен мой «вертикальный взлет», как удачно пошутил Макетсон, представьте себе, что вы стали членом советов директоров Внешэкономбанка и «Газпрома», а также членом правления «Роснефти». Вообразили? То-то!
Роман Стефанова «Громометатели» вышел в «Новой заре» через год. Льстивые критики опус большого начальника дежурно похвалили и вскоре забыли навсегда: на фоне перестроечных новинок, вроде «Детей Арбата» или «Нового назначения», роман выглядел бледно. Лихую матершину мореманов автор кое-как перевел на общелитературный язык, а вот отрицательного героя так и не нашел на подводной лодке. Вскоре Виктор Петрович скоропостижно умер, кажется, от инсульта, прямо на своем рабочем месте. Увы, служба в ЦК КПСС, как и в Администрации президента, не для ранимых творческих натур. Предателей, карьеристов и начальников-самодуров в коридорах власти во все времена найти куда проще, чем негодяя на борту самой отвязанной субмарины.
Но не будем о грустном! Silentium…
Переделкино, 2019
Юрий Поляков
http://yuripolyakov.ru/creation/prose/silentium/
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Воскресенье, 10.11.2019, 06:05 | Сообщение # 73 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Программа телевидения США в Нью-Йорке весной 1981 года
http://elib.shpl.ru/ru/nodes/9944#mode/inspect/page/5/zoom/8
http://www.emigrantica.ru/item/novyi-amerikanets-niu-iork-19801985
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Понедельник, 18.11.2019, 05:27 | Сообщение # 74 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| "Терминатор : Тёмные судьбы"
Съездил посмотрел нового "Терминатора".
Мне говорили чтоб не ездил, мол фильм не хорош, и Шварценеггер старый.
Шварценеггер по-прежнему крепок, ручищи мощные, торс такой же как у крепкого дерева. Фильм всё в порядке в своём жанре. Трио девок играют с напором и как полагается,не знаю современный феминизм ли заставил авторов фильма сделать главными действующими лицами девок, либо не феминизм.Но девки возглавляемые крутой Сарой Коннор - впечатляют.
Добавилась мексиканка - такое себе мускулистое молодое создание, которое спасёт мир.Вероятно это фига Дональду Трампу,эта мексиканка.
Терминаторы - по прежнему гадкое неубиваемое племя - родившееся от Искусственого Интеллекта, они охотятся на человеков, а человеки на них.
Неправдоподобно, но что делать, жанр антиутопии обязывает, может через сотню а то и полсотни лет станет правдоподобно.
Получив множество ран, терминаторы текут как старые трансформаторы чёрной и вероятно вонючей жидкостью, но затем жидкость вливается в них обратно и пожалуйста. терминатор как новенький и воюет.
Я подумал что тут героям помог бы мощный пылесос - они могли бы всосать эту жидкость в пылесос, и терминатор бы не возродился.
Мысли мои очевидно не пришли в голову создателям фильма - сценаристам и продюсерам - посему темная жидкость - энергия и тело терминатора вливается в него весь фильм.
Старая Сара Коннор - очень хороша и крутая до невозможности.
Ушёл я после фильма весёлый. В фильме над хижиной ушедшего на покой терминаторв Шварценеггера висит американский флаг - звёзды и полосы. Повсюду суют свой флаг дяди Сэмы.
Эдуард Лимонов
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Среда, 04.12.2019, 23:15 | Сообщение # 75 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| «Мэри Поппинс, до свидания»: чудовищная деталь
Мне категорически не нравится фильм «Мэри Поппинс, до свидания», причём он мне показался каким-то малоприятным ещё в отрочестве, когда я посмотрела его впервые. Уже потом , начитавшись Булгакова, я «накрутила», что Мэри больше напоминает кого-то из свиты Воланда, а уж антропоморфный кот и финальный бал только усилили это странное (быть может) впечатление. Но это просто смысловая накладка. Там есть кое-что посерьёзнее.
Кадр из фильма «Мэри Поппинс, до свидания» и постер к фильму 'Invitation au voyage' .
Деталь, которую я заметила много позже — на излёте 1990-х, когда принялась смотреть западное «кино не для всех», повергло меня в шок и, как выяснилось, не только меня. При чём тут франко-итальянский артхаус 'Invitation au voyage' - «Приглашение к путешествию» Питера дель Монте?! При всём. У безобидного хиппи-тунеядца мистера Эй — братца миссис Бэнкс на стене висит постер к этому фильму.
Кадр из фильма 'Invitation au voyage'.
Ну, подумаешь постер! В советских фильмах про заграничную жизнь всякий лейбл и броская афиша, начертанная латиницей — обычный признак «тамошней жизни». Всё бы так просто! По сюжету «Приглашения...» брат-близнец возит с собой ...тело мёртвой сестры, убитой током в ванне с молоком. Она — по заветам древних цариц — принимала процедуры, но в воду/молоко угодил фен.
Кадр из фильма 'Invitation au voyage'.
Маниакальный брат таскает за собой не только труп, но и молоко из той ванны, отхлёбывая его по дороге. Да, аккурат перед гибелью девушка спрашивает: «Что ты сделаешь, если я умру?» и он обещает, что оживит её. Потребляя это «мёртвое» молоко, брат ...в финале превращается в погибшую сестру. Если вспомнить сюжетные нюансы «Мэри Поппинс», то по ходу дела Майкл и Джен постоянно глушат молоко...
Кадр из фильма «Мэри Поппинс, до свидания».
При том, что оно не особенно важно для развития фабулы. Больше этого, мистер Эй, сидя возле чудовищного плаката, радостно поёт песенку о некоем поэте, которого отправили поправлять здоровье «молочной диетой». Вот такая изысканная начинка у этого невинного — с виду — киношедевра. Интересно, что сейчас об этом говорят уже многие блогеры и журналисты...
Zina Korzina ©
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Вторник, 14.04.2020, 01:42 | Сообщение # 76 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Бригада. Наследник.
Пролог.
Саня Белый (или его двойник, или 3Д-модель, но не Безруков точно) на джипе Ламборджини уебывает от роты профессиональных киллеров. Его преследует автоколонна, груженая автоматчиками, гранатометчиками и саперами. Стрельба, столкновения, взрывы, фейерверки на несколько десятков километров.
Убийцы, чтобы не привлекать внимание, одеты в камуфляжные штаны и армейские разгрузки. Стреляют из РПГ навскидку, правда, не всегда попадают.
Смеркалось. Ламборджини уже как дуршлаг, а Саня все еще бодрячком. В этот напряженный момент из кустов выкатывается рояль… то есть, большегрузная фура «КиллерТрансСервис», и перекрывает путь. Саперы ставят на Санин джип три фугасных заряда килограмм по 15 каждый и отбегают.
Только так удается вывести хорошую импортную машину из строя, а Саню – из жизни…
* * *
Прошли годы, смеркалось. Ваня Белов, сын Саши Белого, живет себе в Америке с мамой и в хуй не дует. И есть у него друг Брокер – молодой, красивый, крутой и богатый.
Однажды Брокер говорит:
- Поцоны, есть тема. Я заметил, что каждое утро, ровно в девять, какой-нибудь хуй в желтом галстуке садится в такси и там получает инсайдерскую инфу с биржи. Всего-то дел: одеть желтый галстук, сесть в это злоебучее такси и срубить на шару 40 лямов зелени.
- Гавно вопрос! – отвечает Ваня. – Завтра надену галстук и все оформлю.
Но внезапно снимает в баре Телку и гуляет с ней всю ночь по ночной Америке. Она оказывается (какая неожиданность!) русской и (ебически нестандартный ход) дочкой Большого Кгбшного Начальника.
В девять утра Ваня внезапно вспоминает про галстук.
- Вот же ж блять… - огорченно думает он. – Совсем забыл, что сегодня мне надо зарабатывать 40 лямов зелени. Лошара я... Побегу, может, еще успею…
Но не успел.
- Ты очень плохой, - говорит ему Брокер. – Мудак фактически. Из-за тебя я теперь должен людям 40 лямов зелени, а где мне их взять? Я вообще-то бедный, пентхаус – и тот брал в кредит.
Грустный Ваня едет домой. Там случайно находит папку с документами. Оказывается, по счастливой случайности, у Вани есть наследство – земля на Рублевке, много. «Ебать, я богатый!»
Радостный Ваня едет к Брокеру.
- Чувак, я все придумал! Давай быренько сгоняем в Москву, продадим к хуям Барвиху. Вот и отобьем упущенные 40 лямов зелени.
- Ну, хули делать, погнали, чо… - говорит Брокер.
Летят вчетвером – Ваня с другом Филом (нахер он там нужен?) и Брокер с герлфрендессой (нахер она там нужна?), которая не только классно трахается, но еще и финансовый Аналитик.
Прилетают сразу на Рублевку. Побросав быстренько чемоданы, начинают заниматься первоочередными делами. В частности, Ваня с Филом ходят по всей Рублевке, стучатся в ворота и спрашивают: «Не подскажете, где живет Телка? Симпатичная такая, в Америку часто летает? Не видали?»
Дружно и повсеместно посылаются нахуй, огорчаются, теряют терпение и начинают говорить совсем уж страшные вещи, типа «Эй вы! Встретимся в суде!»
Далее выхватывают ебуков от приехавших ментов, доставляются в обезьянник, где подергаются грабежам, подлогам и унижениям со стороны быдловато-коррумпированного ментовского начальства.
Брокер тоже времени не теряет. Первым делом пылко и технично трахает Аналитика. Потом звонит Плохим Людям и говорит: «Я Ваня Белов, не хотите ли купить у меня Барвиху». Сука такая, да…
Тем временем Телка приходит домой на Рублевку, а ей горничная говорит:
- Тут вас два американских шпиона искали.
- Почему шпиона?
- Да разве ж простого американца назовут Ваня?
«Ура, Ваня приехал!», - радуется Телка и бежит вытаскивать его из-под ареста. Есть у нее, как у дочки кгбшного начальника, такая льгота.
Тем временем к Брокеру в гостиницу приходят Плохие Люди, стреляют ему в спину, да еще и топят Аналитика в ванной. Потом приходит мафиозная служба по уборке трупов. Возятся в номере долго, не иначе, обмывают и гримируют потерпевших перед погребением.
Сюда же приходит Иваныч (каратист-собаковод из Бригады-1). У него возникает конфликт с уборщиками трупов. Наконец приходят Ваня с Филом, они застают в номере Иваныча и 4 трупа.
- Чуваки… - говорит Иваныч. - Как-то все неловко получилось, поехали отсюда, а?
И изящно забывает в номере свой паспорт. Профессионал, чо…
Тем временем в Москву прилетает из Америки Ванина Мама. Из багажа у нее только ридикюль и папка с оставшимися документами на Барвиху, которую она всю дорогу от Америки до Шереметьево прижимает к левой сисе.
План у нее такой: отдать Плохим Людям Барвиху и сказать «Отъебитесь уже».
Смеркалось. Тем времем Иваныч приезжает к руководителю Плохих Людей Золотухину (еще не вынувшему вампирские челюсти после НД), и говорит:
- Зырьте чуваки, у меня такая же Ламборджини, как у Саши Белого. А знаете, почему, чуваки? Потому что Саня Белый – жив! Это его машина!
- Ух бля! – удивляются Плохие Люди. – Убедил, чертяка. И чо?
- Ванечку обижают Еще Более Плохие Люди. Подорвались его спасать, чуваки.
Далее происходит стрельба с расчлененкой между разного рода Плохими Людьми под сводами «Лужников».
Фил (он между делом оказался сыном сенатора) звонит в посольство США и выражает обеспокоенность сложившейся ситуацией.
В Лужники прилетает черный американский вертолет. С его борта американский снайпер подчищает разбежавшихся по стадиону Плохих Людей.
Все круто, Ваня с Мамой садятся в самолет. Но тут приходит СМС от Саши Белого: «Приколитесь, чуваки, а я правда жив, гы!».
= конец =
Вот такой увлекательный фильм.
https://maikl-never.livejournal.com/126449.html
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Понедельник, 24.08.2020, 14:31 | Сообщение # 77 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Махровая эгоистка
Принято считать её положительной героиней. Больше того — жертвой, которой мешают эти отвратные взрослые. Милая и доверчивая, тонкая, аки былинка, старшеклассница Катюша из молодёжной мелодрамы «Вам и не снилось…». Девочка на все времена - как утверждает её мать, бывалая красавица-блондинка. Ничего, не дрейфь, Катюха, главное, что у тебя всё в порядке с высокой самооценочкой и даже девушка Алёна, акселератка в стиле disco, «превращается» в большого и бесполезного слона.
Кадр из фильма «Вам и не снилось…».
«Правда, Алёна некрасивая?» - кокетливо спрашивает Катя у своего кавалера. Что он может вообще сказать? Ему неудобно. А ты красивая? Ты даже не симпатичная. Нормальная, среднестатистическая троечница, вся прелесть которой в умении показать свою беспомощность — в ту эпоху, когда женщины принялись руководить, ломать и строить. А Катя — лесная сказка на фоне железобетонных кварталов, где проживают шумные тяжеловесные Алёны.
Кадр из фильма «Вам и не снилось…».
И тут появляешься ты — в веночке из кленовых листьев, который тебе идёт, в отличие от спортивных кобыл с 39-м размером ноги и 48-м - грудей & задницы. Девочка — не прелестница и не умница. Даже не отличница. Никто. Ничто. Никак. Зато! Она совершенно искренне полагает, что мир обязан вертеться вокруг неё, а влюблённый мальчик должен быть с ней, да несмотря на трудности. «Зачем тебе эта дурацкая математика?» - не врубается она. Зачем всё, когда есть я?!
Кадр из фильма «Вам и не снилось…».
Главное - это намертво приклеиться к человеку с определёнными моральными устоями - такой не предаст и (пардон!) не трахнет, а если трахнет, то ни за что не бросит. Девочка-прилипала, девочка-якорь. На все времена. Ха! На те времена, когда кисейная мамзель сидела за пяльцами и ждала кавалергарда — с предложением руки и сердца. И — поместья заодно. И? Катя — кисейка? Она даже не дерматин. Она — могучий канат.
Кадр из фильма «Вам и не снилось…».
Папы-мамы, разойдись! Сама Катька ринулась в битву за право на счастье. На роман с Романом. Такая сокрушит все заборы и судьбы, чтобы не мешали ей липнуть к избраннику. Жёсткая, последовательная эгоистка — дочь своей шикарной мамы. Личиком не вышла, зато умением кидать аркан — чисто в мамочку, пожирательницу мужских сердец. Конечно, родители Ромки — не подарок. Обыватели и всё прочее.
Кадр из фильма «Вам и не снилось…».
Я понимаю это инстинктивное желание спасти мальчика от очковой змеи. Но они допустили ошибку. Потому что Катя, если ей наскучит Роман и его «дурацкая математика», мило смотает удочки и скажет примерно следующее: «Кто ты такой — давай до свидания!» У девочки не любовь, а истерика нарциссической натуры, у которой отняли игрушку. Были бы эти простоватые Лавочкины чуть умнее, они бы спокойно дождались, пока страшненькая Катя сама пошлёт Ромку, увлекшись каким-нибудь модным волосатиком с гитарой...
Зина Корзина (с)
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Понедельник, 24.08.2020, 14:34 | Сообщение # 78 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| «Вам и не снилось...» - Катя VS бабушка
Бытует мнение, что мужчина выбирает женщину, которая напоминала бы ему некий обобщённый дамский тип, существующий в пределах его семьи. Грубо говоря, подсознательно ищет жену, в чём-то похожую на мать, ибо (тут я скажу красиво!) для человека образы его родителей являются некими «слепками вселенной», микрокосма и макрокосма единовременно. Однако же таким эталоном и маяком бывает не всегда мама. Иногда — бабушка, если она играет важнейшую роль в семействе, может себя поставить на пьедестал.
Однако же таким эталоном и маяком бывает не всегда мама. Иногда - бабушка.
В роскошной юношеской драме «Вам и не снилось...» (1980) Ромка безошибочно влюбляется в маленькую, худенькую, не особо привлекательную девочку-манипулятора. Катя — тотальный антипод Ромкиной мамы — Веры Васильевны (Лидия Федосеева-Шукшина). Зато — начинающая копия хитрой и знающей себе цену бабушки (Татьяна Пельтцер). Если посмотреть внимательно, Катя и бабуля Ромки действуют совершенно в единой манере. Они резво подминают по себя людей и не сказать, что делают сие тактично. Как раз, особо не стесняются.
Катя и бабуля Ромки действуют совершенно в единой манере...
Умеют притворяться! Бабушка ловко изображает «смертельно больную»; Катя демонстративно перестаёт учиться, чтобы все видели: она страдает. У меня есть предположение, что Вера Васильевна, умело придушенная своей умелой маман и по большому счёту — уставшая от неё в юности, выбрала покорного Лавочкина (Альберт Филозов), ибо ей до ужаса надоели домашние манипуляции. И да — Вера Васильевна каким-то шестым-седьмым-десятым чувством разглядела этот тип в тоненькой, очкастой Кате — столь безобидной на первый взгляд.
Чем занимается Катя? Изображает покорную, выпотрошенную и разнесчастную жертву.
По сюжету ненависть мадам Лавочкиной основывается на том, что когда-то её супруг обожал Катину мать — красавицу-блондинку (Ирина Мирошниченко). Но это на уровне разума. На глубинном уровне Вера Васильевна увидела нечто, гораздо более страшное и — знакомое. Чем берёт Ромкина бабушка? Умением притвориться и — привязать к себе того, кто обременён чувством долга. Чем занимается Катя? Изображает покорную, выпотрошенную и разнесчастную жертву. Тем не менее, обе — и старая, и молоденькая сделаны из одного и того же крепкого материала.
Отличная сцена, где две фурии (в обличье дивных и худосочных овечек!) сражаются за право распоряжаться Романом...
Отличная сцена, где две фурии (в обличье дивных и худосочных овечек!) сражаются за право распоряжаться Романом, его вниманием и душевными ресурсами — девица приезжает в Ленинград и пытается вторгнуться в те пределы, что охраняет бабка; тогда как последняя орёт: «Я взломаю дверь!... Мы повяжем тебя цепями, но спасём от этой девки!» Разумеется, и бабка поняла, с кем имеет дело — не со своей толстой и прямодушной дочкой-Верой, а с достойным противником — с девочкой-змеёй, с девочкой-удавкой.
Zina Korzina ©
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Вторник, 08.09.2020, 05:49 | Сообщение # 79 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Маргарита Терехова - великая талантливая актриса? Почему мнения зрителей такие разные?
Однажды я заметил, что у моей знакомой по имени Лена почему-то сложилось довольно негативное отношение к актрисе Маргарите Тереховой. Едва завидев какой-нибудь фильм с ее участием, Лена тут же принималась отпускать язвительные, ехидные замечания.
Захотелось разобраться, почему. Мы стали просматривать разные фильмы с участием этой актрисы. Комментарии Елены я тщательно фиксировал, и в результате получился следующий рассказ.
Начали мы с просмотра фильма А. Тарковского "Зеркало" (1974). Знаменитый фильм, образец артхаусного кино. По мнению кинокритика К. Разлогова, лучший фильм всех времён и народов.
Начальный эпизод включал в себя общение между персонажами М. Тереховой и А. Солоницына. Терехова сидела на заборе, курила и задумчиво смотрела на Солоницына, который приближался к ней со стороны поля.
- Курит! - воскликнула Лена.
- Ну, в те годы было такое популярное эстетство, о вреде особенно не думали. - сказал я. - Поэтому даже Штирлиц часто курил.
кадры фильма "Зеркало"
- Простите, девушка, я на Шамшино правильно иду? - спросил Солоницын. Как обычно, в голосе этого актера звучал оттенок некой угрозы.
- Вам не надо было от куста сворачивать. - холодно ответила Терехова.
- Сейчас приставать начнёт, - вздохнула Лена, и действительно - стало происходить нечто подобное.
- А что вы здесь сидите?
- Я здесь живу.
кадры фильма "Зеркало"
- Что, на заборе живёте?.. - усмехнулся Солоницын. - У вас случайно не найдется гвоздика или отвертки?
- Нет.
- Гвоздик попросил! - воскликнула Лена. - Отличный подкат! Наверное, на курсах по обучению пикапу проходили.
Тем временем незнакомец схватил руку Тереховой и стал щупать пульс.
- Да дайте, я же врач!
- Ну что, мне мужа позвать, что ли?
- Да нет у вас никакого мужа. Кольца-то нет. Где кольцо обручальное?
- Издалека заметил, что кольца на руке нет. Поэтому и подошёл. - предположил я. - А ты бы сразу отшила такого?
- Конечно! - воскликнула Лена. - Какой-то лысый. "Вот куда шёл, туда и чеши отсюда" - я бы так сказала... Лысиной шеголяет, пристаёт.
- Чего вы такая грустная? - продолжал приставать к Тереховой незнакомец.
Он присел рядом с ней на забор, и тот сразу рухнул под двойной тяжестью.
- Какой классный способ познакомиться! - засмеялась Лена. Попросить гвозди, пощупать пульс, показать лысину, сломать забор...
Тем временем Солоницын заливался радостным смехом, не в силах остановиться.
- Я не понимаю, чего вы так радуетесь, - холодно произнесла Терехова.
- Ну знаете, приятно упасть рядом с интересной женщиной...
- Размечтался! - прокомментировала Лена.
- Вы знаете, я упал, и такие тут вещи... Корни, кусты. А вы никогда не думали... Вам никогда не казалось, что растения чувствуют, сознают, может, даже постигают?..
кадры фильма "Зеркало"
- Думает, уж этот подкат точно поможет.
- Деревья, орешник вот этот, - продолжал философствовать незнакомец.
- Это ольха.
- Да это неважно! Это мы всё бегаем, суетимся, всё пошлости говорим. Это всё от того, что мы природе, что в нас, не верим. Какая-то недоверчивость, торопливость, что ли. Отсутствие времени, чтобы подумать.
кадры фильма "Зеркало"
Солоницын встал и медленно направился обратно в поле.
- Понял, что не обломится ничего. - Лена усмехнулась.
В поле поднялась красивая травяная волна, травы стали колыхаться под шум ветра. Тарковский был мастером в создании подобных созерцательных сцен.
- Неудачно подкатил, сломал ей забор и ушёл. Не починил после себя даже! - возмутилась Лена.
Затем мы посмотрели несколько отрывков из фильма "Собака на сене".
Маргарита Терехова, кадры из фильма "Собака на сене"
- Смотри, как величаво идет, не каждая так сможет. - сказал я.
- Мне не нравятся её глаза - какие-то неприятные, выпуклые.
- Не придирайся. Не такие уж и выпуклые.
- Но у Купченко, например, глаза приятнее. Причём один глаз как-то сжимает, а другой выпучивает. Это её фишка?
- Да ну, это обычный прищур. Лучше обрати внимание, как шею держит- прямо и вытягивает. Ирина Мирошниченко тоже бы так смогла. Это аристократическая манера.
- Короче, кривая улыбка и кривые глаза. - фыркнула Лена. - По-моему, это так выглядит. И меня это бесит.
- Да это просто такая усмешка. - продолжал защищать я. - Многозначительная интеллектуальная усмешка. Особый тонкий прищур.
- А я говорю, вот эти ужимки, которые я описала, просто портят её. - упрямо возразила Лена. - Просто вообще...
- Давай посмотрим вот этот отрывок, может здесь она тебе получше покажется?
Мы принялись смотреть песню Миледи из фильма "Три мушкетёра", где зловещая героиня настраивала поклонника на убийство герцога Бэкингема.
Маргарита Терехова, кадры из фильма "Три мушкетёра"
- Ты знаешь, кого она мне напоминает? Певицу Анжелику Варум. Она тоже такая неестественная в своих клипах... Тереховой надо расслабиться и сделать лицо попроще.
- Простушку изобразить, что ли?
- Да не простушку, а просто быть попроще.
- Имя, сестра, имя! - кричал возбужденный поклонник Миледи.
Миледи и ее фанатичный поклонник
- Как можно устоять перед такой божественной женщиной? - прокомментировал я. - Вот что бы ты сказала на месте этого поклонника?
- Я бы сказала: оставьте меня в покое, пожалуйста.
- Есть в старом парке графский пруд, там лилии цветут... - пела Миледи.
- Как будто пьяная какая-то, - прокомментировала Елена.
- Зря ты так. Это высшее актерское мастерство. Она долго готовилась, тщательно училась.
- Да ну... Это копия Анжелики Варум, точно.
- А Варум тебе нравилась?
Анжелика Варум
- Ну как-то не очень... Мне песни нравились, а ужимки - нет. И голос был какой-то ненастоящий, неестественный, почему-то...
- ...Леди Бакстер, она же леди Винтер, за свои преступление вы приговариваетесь к смертной казни... - тем временем говорил Атос.
- Если я действительно совершила преступления, устройте мне суд! - причитала Миледи.
- Эту роль Мирошниченко сыграла бы гораздо лучше. - вдруг заявила Лена. - Вот у Мирошниченко тоже есть ужимки, но они приятные. Ужимки Мирошниченко какие-то женственные, а у Тереховой какие-то раздраженные, напряженные. Как будто в лице накопилось какое-то недовольство жизнью...
Ирина Мирошниченко
И выплескивается всё время, как будто она навсегда чем-то недовольна. Это неприятно смотреть. Этого и так в жизни достаточно. Покажи мне хоть один фильм, где она была довольна.
- Боже мой, Боже мой! Неужели вы меня утопите? - причитала Миледи, пытаясь перетереть верёвку, связывающую ей руки. - Д'Артаньян, помни, ведь я люблю тебя!
- Прощаю вам всё зло, которое вы причинили, - медленно проговорил Атос.
- Она им зло причинила? - заинтересовалась Лена.
- Да, отравила Констанцию.
- Добродетельные господа, имейте в виду - тот, кто тронет волосок на моей голове, сам будет убит! Я не хочу умирать!
- А почему их так много? - спросила Лена. - И все против одной женщины...
- Ну вот собрались...
Внезапно Миледи вскочила и побежала.
- А почему её никто не догоняет?
- Догонят еще...
- В общем, я бы посоветовала ей делать лицо попроще, - назидательно произнесла Лена.
- То есть у Тереховой слишком сложное лицо, да? - спросил я.- Она так старалась, строила всякие сложные гримасы, а ты... Просто это опытная актриса.
- Ну и что, что актриса? Вон эта, как её... Муравьёва. Она всякие роли играла, но всегда хорошо смотрелась. Помнишь, в фильме "Карнавал", когда она не смогла в вуз поступить? Потом устроилась домработницей, и дворником дворы подметала... Вот Муравьёва мне нравится.
- То есть Терехова не умеет нравиться людям?
- Нет, не так. Она умеет не нравиться людям. Удивительная способность не нравиться публике. Талант. Для этого очень старалась, долго тренировалась.
Затем мы посмотрели выступление Маргариты Тереховой в передаче "Линия жизни". Одно из ее высказываний было на тему смысла жизни.
- Не надо кишеть какой-то злобой.- произнесла Терехова. - Надо просто держаться друг за друга, и любить. А куда без любви-то денешься?
- Видишь, как она нравится публике? - спросил я. - Всё время хлопают.
- А потому что те, кому она не нравится, не могут на неё смотреть. И поэтому их там нет. Вот я, например, на эту "Линию жизни" бы не пришла.
- А давай почитаем комментарии к этому видео на Ютюбе:
"Божественная Маргарита! Как я восхищаюсь её талантом!"
"Обожаю! Нет слов!"
И напоследок мы решили посмотреть биографический фильм об актрисе ("Маргарита Терехова. Одна в Зазеркалье").
Закадровый голос таинственно произнес:
- Предупреждаем: Маргарита Терехова - мистическая женщина. Если захочет, откроет вам всё. А нет - и близко не подпустит. Она притягивает и завораживает, но не пускает до конца в свою тайну...
Выяснилось, что у Тереховой было много проблем в личной жизни: она ушла от мужа, который стал ее бить, в одиночку воспитывала детей...
- Эту женщину можно просто пожалеть, - сказала Лена. - Я так и подумала, что тяжелая судьба. То есть она свою тяжелую судьбу переводит в актерскую игру.
Везде, где я её вижу, одна особенность: неприятные глаза. Они какие-то злые, с каким-то прищуром...
- Да это всё субъективно. Тебе кажется так, а другим наоборот.
Тем временем закадровый голос говорил:
- ...Высокая красавица с длинной пшеничной косой, Маргарита рано стала выделяться среди одноклассниц... Но тогда Рита думала только о двух вещах: о большом спорте, и о точных науках...
Просматривая комментарии к передачам о М. Тереховой, я удивился разнице в комментариях. Большинство зрителей выражало восхищение актрисой, но были и такие, как Лена: настроенные неприязненно.
Видимо, каждый видел что-то свое. Как и отношение к фильму, отношение к актерам говорит о самом человеке, об особенностях его характера и мировоззрения...
https://zen.yandex.ru/psikin
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Пятница, 19.02.2021, 13:44 | Сообщение # 80 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Тёмные страницы жизни Нестора Петровича Северова 
Я поднялся с постели и осмотрел свой чёрный выходной костюм — подарок отчима: пиджак и брюки, как и следовало ожидать, были изрядно мяты, будто меня пропустили через какой-то агрегат, где долго и основательно мяли, а затем выплюнули вон, но сегодня их непотребное состояние отвечало моему душевному настрою, — опускаться так опускаться, можно начать и с этого. Да и кто из опустившихся расхаживает в отглаженном виде? Не останавливаясь, я продолжил работу над своим новым обликом: застегнул пиджак косо-накосо, его левая пола поднялась выше правой, затем вырвал одну из пуговиц с мясом, приспустил галстук и вытащил поверх пиджака, расстегнул ворот сорочки и, взявшись за голову, яростно разлохматил причёску. Завершающий мазок на этом не парадном портрете я нанёс, выйдя во двор, — там, у дверей, стояло ведро с разведённой извёсткой — баба Маня собиралась подкрасить летнюю печь, — так вот я извлёк из этого раствора кисть и провёл по носам своих начищенных туфель.
— Петрович, ты это зачем? — удивилась моя хозяйка.
— Опускаюсь, баба Маня, иду на дно! — сказал я и вышел за калитку.
На углу нашего Клубничного переулка и Армейской улицы, точно последний приют для падших, раскинула свои фанерно-пластиковые стены забегаловка «Голубой Дунай», прозванная так пьющим народом за аквамариновый окрас. Сюда я и пришёл — топить в водке свою молодую талантливую жизнь.
Падение нравов здесь начиналось после окончания трудового дня, тогда, отработав смену, в «Голубой Дунай» со всех сторон стекались рабочие и служащие компрессорного завода и ближайших строек. И сейчас, посреди белого дня, контингент питейного зала насчитывал всего лишь два штыка. Я стал третьим. Первый (от входа), уже получив своё, спал в углу, уткнувшись лицом в неубранный пластиковый стол. Второй, высокий плешивый мужчина лет сорока, топтался возле буфетной стойки и, низко наклонясь, видно был близорук, изучал бутерброды и прочие закуски, разложенные за стеклом витрины. Я стоял у порога, передо мной простирался пол, усеянный свежими опилками, пол как пол, если не считать опилок, однако мои подошвы будто приклеились к его линолеуму — это таяла моя решимость, стекала к моим ногам. «Кто же так опускается, хлюпик?!» — прикрикнул я на себя, подтащил своё безвольное тело к буфетной стойке и, не давая ему опомниться, выпалил в лицо рыхлой полусонной продавщице:
— Мне стакан водяры! Полный, по самую ватерлинию! — повторил я присказку одного из своих однокурсников, бывшего моряка, плававшего на эсминце. — И желательно «сучка». Чтобы шибало сивухой. Я — извращенец!
До этой трагедии я предпочитал сухое вино, водку и прочее крепкое принимал в редких случаях, бывало выпьешь граммов тридцать, в ответ на вопрос: «Ты меня уважаешь?» — и более ни-ни. Но так было в прошлом — теперь я катился в тартарары.
— У нас всё «сучок». Другого не держим, — безучастно ответила продавщица.
Она лениво взяла с подноса мокрый гранёный стакан и, наполнив бесцветной жидкостью из распечатанной бутылки, придвинула к моим нерешительным ручонкам.
— Не рано ли начинаешь? — спросил второй, то есть плешивый, оторвавшись от созерцания бутербродов.
У самого-то нос был красен, будто схваченный насморком, из ушей торчала вата.
Я с опаской посмотрел на стакан — водка дробилась в его гранях зеленоватым светом, как и положено «зелёному змию», и забубённо ответил:
— А мне что утром, что вечером, нет никакой разницы!
— Я не о том, — возразил плешивый и потребовал от буфетчицы: — Забери у него это пойло, пока не поздно. Он же ещё малец!
— А пьёт за свои. Закусывать будем? — спросила продавщица прежним скучающим голосом.
— Мадам, это вы мне? Лично я пью, не закусывая! — воскликнул я, прикидываясь оскорблённым. — Да я сейчас эту жалкую водчонку залью в един глоток! Я её, ничтожную, одним махом! Для меня, любезные, стакан всё равно что напёрсток. Я её глушу вёдрами! Глядите: ап!
И я точно сиганул в чёрную бездну — ухватил стакан всей пятернёй и поспешно опрокинул в рот. В моё горло хлынул огненный поток, я задохнулся и исторг его себе на грудь. Меня сотрясал неистовый кашель, и всё оставшееся в стакане само собой выплеснулось на пол.
— Ну вот, — удовлетворённо произнёс плешивый. Мол, этого и следовало ожидать.
— Повторить? — невозмутимо спросила продавщица. Однако в её тёмных апатичных глазах возник слабый интерес.
— А ты, Дуся, не подначивай парня! — прикрикнул на неё плешивый.
— Бла… кха, кха… благодарю, кха, кха… я сыт, — выдавил я сквозь кашель и, рассчитавшись, покинул «Дунай», так и не ставший для меня дном.
Придётся его, это дно, искать в другой части города, и я погнал себя на железнодорожный вокзал — там, как утверждали распутники с нашего курса, чуть ли не табунами водились продажные женщины. По словам тех же рассказчиков, это было самое подходящее место для успешной и, главное, безопасной торговли собственным телом, при появлении патруля находчивые дамы бросались на перрон, к поездам, — изображая благопристойных встречающих и провожающих, платочками махали вагонным окнам и туда же слали воздушные поцелуи.
Я сжал в кармане пиджака тощую пачечку пятёрок, трёшек и рублей — весь мой скудный бюджет, и вошёл в здание вокзала. Его огромный вестибюль так и кишел людьми, их тут сотни, а может тысячи, они сновали туда-сюда и с багажом, и с пустыми руками, и в этой толчее было множество женщин — поди угадай: кто из них блюдёт целомудрие, а кто предлагает себя за деньги всем, кому не попадя. Не будешь же соваться к каждой с изысканным вопросом: «Пардон, мадам, вы часом не проститутка?»
А дубовая вокзальная дверь впускала с улицы новые толпы народа, будто его здесь не хватало. Отворилась она и в очередной раз, и в здание несмело вступила сельская девушка в цветастом платке и приветливо сказала тысячеголовой гудящей массе:
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, здравствуйте! Проходите и чувствуйте себя как дома! — ответил я за весь вокзал и, спохватившись, скрылся за спины людей — нет, такое непорочное создание не для меня. С ней один путь: в высокие духовные сферы. А мне в обратную сторону.
Но я зря волновался — они меня заметили сами и тотчас начали охоту. Я почувствовал на себе чей-то цепкий ощупывающий взгляд и, повернув голову, обнаружил его источник. Вокзальная Артемида сидела, а вернее, стояла в засаде рядышком с расписанием поездов. Охотница была упитанной особой, её бюст вздымался под розовой нейлоновой кофтой двуглавым Эльбрусом, полные бёдра распирали ядовито-зелёную юбку, и та, поддавшись напору плоти и нарушая приличия, открывала ноги выше колен. Но главным в этой атакующей рекламе было её лицо, грубо размалёванное гримом. Дама будто сошла в зал с экрана, из фильма «Ночи Кабирии». Там героиня дежурила на улицах в компании других проституток, и одна из них была такой же габаритной, как и эта, с нашего вокзала, и звали её, кажется, Джальсаминой. Кабирия так и кричала на весь Рим: «Джальсамина! Джальсамина!»
Поймав в ловушку мой взгляд, Артемида-Джальсамина растянула толстые ярко-красные губы в призывной улыбке и поманила пальцем: мол, иди ко мне, красавчик, я тебя съем! Так я перевёл её улыбку и жест. Нечто подобное мне встречалось в зарубежных романах и фильмах.
Итак, у меня появилась отличная возможность загубить свою молодую жизнь — спутаться с отъявленной продажной женщиной. И тут решимость снова бросила Нестора Северова на произвол судьбы — я оробел! Вот падших ругают кто во что горазд, их презирают, но, как оказалось, опуститься не так-то легко, тем более на самое дно, и в этом я убедился на собственном опыте, сейчас на краснодарском вокзале.
Джальсамина звала к себе, а я стоял, будто окаменев. Тогда она сама сдвинулась с места, направилась ко мне, вихляя мощными бёдрами, покачиваясь на высоченных каблуках.
— Три рубля! — выпалила она, едва не въехав в меня своим грандиозным бюстом.
— Так дёшево? — удивился я, забыв про недавний испуг.
— Если, по-твоему, этого мало, пусть будет четыре, — прибавила Джальсамина.
— Пять! — возразил я, заботясь прежде всего об интересах этой заблудшей души.
— Ладно, но ни копейкой больше! — предупредила она, блюдя, в свою очередь, интересы мои, и задержала взгляд на моём скособоченном пиджаке. — За тобой что? Никто не смотрит?
— В каком смысле? — не понял я.
— В обычном. Жениться ты ещё не созрел, зелен ещё. Я имела в виду твою мамку.
— Нет у меня мамы. Умерла. И давно.
— То-то и видно, — вздохнула Джальсамина и занялась было пиджаком, начала перестёгивать пуговицы из петли в петлю.
— Не стоит. Это мой новый облик, — заартачился я, стараясь высвободиться из её крепких рук.
— А я с таким не пойду! — прикрикнула Джальсамина. — Что скажут люди? Подцепила опустившегося охламона! Во, теперь нормальный человек. Ну, пошли! У нас мало времени, надо успеть.
Она мёртвой хваткой вцепилась в мой локоть, видно опасаясь упустить добычу, и повлекла в глубь вестибюля.
— Должен предупредить: я ещё никогда… Ну вы меня понимаете, — говорил я, впадая то в жар, то в холод. Мне ещё не приходилось быть с женщиной, в этом смысле. Я, стыдно признаться, — девственник.
— Все когда-нибудь занимаются этим. Не тушуйся! Дело простое, минутное. Раз-раз, и ты будешь свободен, — буднично ответила Джальсамина, для неё-то, при её профессии, такое занятие было обыденным, как сапожнику прибить набойку.
Она зачем-то привела меня в зал ожидания. А там людей и вовсе было невпроворот. Неужели я, по её мнению, способен путаться с ней при всём народе? Мы же не собаки, чёрт подери! Нет, опускаться до такой глубины — это уж слишком, к подобному падению, каюсь, я не готов!
Я хлопнул себя по лбу, изображая провал памяти:
— Вот склероз! Извините, но меня ждут в институте!
— Подождут лишних пять минут, ничего с ними не случится! А мне некогда искать другого мужчину. Ну, пошевеливайся поживей! — Она ещё крепче сжала мой локоть.
Я всё же упёрся, но Джальсамина оказалась дамой геркулесовой силы, она легко одержала надо мной верх и подтащила к двум чемоданам и пузатому туристическому рюкзаку. А хозяйственным сумкам, казалось, не было числа. Видать, эта жрица любви весь свой скарб держала на вокзале и вообще жила по месту своей работы. И не одна — на самом большом фибровом чемодане, перевязанном белым шнуром, сидел белобрысенький мальчик лет шести-семи.
— Юра, в ружьё! — скомандовала Джальсамина мальчонке и бесстыдно, при ребёнке-то, пощупала бицепс на моей правой руке. — Жидковат. Значит так, я возьму большой чемодан, рюкзак и эту сумку. Она потяжелей. А ты чемодан маленький и вторую сумку. Они полегче.
— Я мужчина и не позволю даме… — забормотал я, ничего не понимая. Зачем нам мальчик и куча вещей?
— Мужчина среди нас, оказывается, я! — перебила Джальсамина. — Хватит болтать, так мы и опоздаем. Понесли! Нам на вторую платформу. — И, легко подхватив свой тяжеленный груз, мощно двинула на перрон. — Мы с сыном едем к мужу. Он — военный, служит в Ейске, — говорила она, не оборачиваясь.
Мы с Юрой бежали следом, стараясь не отставать, будто две собачонки — взрослая и щенок. Так, не сбавляя темпа, наша троица выскочила на перрон, подлетела к одному из вагонов, втащила вещи в купе и поставила на полку. Джальсамина протянула мне пять рублей: «Получай, ты заработал!» Тут я наконец всё понял и с достоинством отвёл её руку.
— Я за помощь деньги не беру. Особенно с женщин и детей.
— Тогда ради чего ты затеял эти торги? — удивилась Джальсамина, вскинув тонкие, наверно выщипанные, брови. — Развёл целый базар, набивал цену, поднял стоимость с трёх до пяти.
— Хотел вам заплатить побольше. Ну что такое три рубля? Копейки! — бухнул я, спасаясь, и торопливо полез за деньгами в карман.
— Заплатить мне? Интересно за что? — насторожилась Джальсамина.
— За предоставленную честь! Поднести ваш багаж, чем я и воспользовался с удовольствием, — добавил я, продолжая изворачиваться и так и этак.
Пока я отсчитывал оговорённую сумму — трёшник и две рублёвки, — женщина обдумывала мои слова, а обдумав, покладисто согласилась:
— Ну, коли ты настаиваешь, мы возьмём. Сгодятся на такси. Я почему обратилась к тебе? На носильщика не хватало денег.
«Эх ты! Даже скатиться на дно и того сделать не сумел. Неудачник!» — беспощадно бичевал я себя, плетясь через вокзальную площадь.
Георгий Садовников "Иду к людям" , 1962 год
Из книги этого же автора "Колобок по имени Фаянсов"
— А где моя жена? — робко заикнулся Альфонс, подняв чемодан. — Отдай мне, пожалуйста, жену.
— Зачем она мне? Я не лесбиянка. Стратег! Неужели ты не понял, что я тебя провела. Она ждёт тебя дома. С победой! — И Эвридика разразилась страшным демоническим смехом.
|
| |
| |
| |
|
