|
Смешные рассказы
| |
| Ранетка | Дата: Суббота, 14.09.2019, 07:53 | Сообщение # 101 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Адский рассказик 1987 года из молодёжной прессы.
Во второй половине 1980-х был довольно интересным (как явление) минский молодёжный журнал «Рабочая смена» (потом его назвали «Парус»). Помню, в 1987 году, весной в нём опубликовали адские рассказики о современной молодёжи. Имя автора - Елена Кузьменок. Время от временени мне хотелось это найти и перечитать (больше того - я эти сюжеты упоминала в одном из текстов о девках 1980-х). Сегодня прислали один из тех шедевров. Ностальгия...
https://zina-korzina.livejournal.com/1707699.html
Рабочая смена №3 - 1987
https://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4597826
https://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3582751
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Среда, 08.04.2020, 00:08 | Сообщение # 102 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Там простирается вуб
Погрузка подходила к концу. С унылым выражением лица, скрестив на груди руки, Оптус стоял внизу, у трапа. Капитан Франко не спеша и ухмыляясь сошел по трапу.
– Что не так? – поинтересовался он у Оптуса. – За все ведь уплачено.
Оптус не ответил: он отвернулся, подобрал полы балахона, но капитан носком ботинка прижал край полы.
– Минуточку, я не все сказал! Не спешите уходить.
– Гм! – Оптус, сохраняя достоинство, обернулся. – Я возвращаюсь в деревню. – Он взглянул в на трап, по которому гнали в корабль животных и птиц. – Нужно подготовить новую охоту.
Франко закурил сигарету.
– А почему бы и нет? Отправитесь снова в вельд, выследите новую добычу. А вот если мы, на полпути между Марсом и Землей…
Не проронив ни слова, Оптус удалился. Франко подошел к первому помощнику.
– Как оно, движется? – спросил он и посмотрел на часы. – Неплохо мы скупились.
Помощник был угрюм.
– Как все это понимать?
– Да что на тебя нашло? Нам ведь они нужнее, чем им…
– Пока я вас покину, капитан, – сказал помощник и пробрался наверх, осторожно ступая среди длинноногих марсианских страусоидов. Франко проводил помощника взглядом: он хотел последовать за ним в корабль, но что-то заставило его обернуться.
– О Боже! – ахнул капитан: по тропинке к кораблю шагал Петерсон с красным, как помидор, лицом, в руке – веревочка, а на другом конце веревочки…
– Извините, капитан, – сказал Петерсон и за веревочку дернул.
Капитан Франко решительно направился к Петерсону.
– Что это такое? – быстро спросил он.
– Это вуб, – сказал Петерсон. – Я его купил у туземца, за пятьдесят центов. Он сказал, что животное очень редкое, что его очень ценят.
– Вот его? – Франко пнул ногой в громадный округлый бок вуба. – Это же свинья! Здоровенная вонючая свинья!
– Да, сэр, свинья. Туземцы зовут ее вубом.
– Здоровая свинья, весит фунтов четыреста. – Франко дернул за жесткий пучок щетины между ушей вуба. Тот охнул, и из-под толстых век показались крошечные, влажно блеснувшие глаза, а по щеке вуба скатилась одинокая слезинка.
– Может, у него вкусное мясо? – с надеждой предположил Петерсон.
– Это мы скоро выясним, – пообещал Франко.
Заснув крепким сном в трюме, вуб благополучно пережил взлет. Когда корабль вышел в пространство, лег на курс, и все пошло как по маслу, капитан Франко изволил приказать доставить вуба наверх, дабы распознать свойства этой зверины.
Со вздохами и хрипами вуб протискивался по коридорам.
– Шевелись, – ворчал Джоунс, дергая за поводок. Вуб пытался хоть как-нибудь изогнуться, да только обдирал кожу на боках о хромированные стенки. Как пробка из бутылки, он вылетел в кают-компанию, и лапы его подкосились.
– Великий Боже! – изумился Француз. – Что это?
– Петерсон говорит, это вуб, объяснил Джоунс. – Он его купил. Од дал вубу пинка, вуб, пыхтя, поднялся, но лапы его дрожали.
– Чего это он? – Француз подошел поближе. – Его не вырвет?
Все окружили вуба, а тот, скорбно закатив глаза, оглядел всех собравшихся.
– Он пить хочет, – предположил Петерсон и пошел зал водой. Француз покачал головой.
– То-то мы еле поднялись. Пришлось пересчитывать балласт.
Петерсон принес воды. Вуб с благодарностью начал лакать, брызгая на людей. В дверях возник капитан Франко.
– Ну-с, взглянем. – Он критически прищурился. – Ты его, говоришь, за пятьдесят центов купил?
– Так точно, сэр. Он ест почти все. Я ему дал зерна, и он скушал. И картошку съел, и кашу, и остатки обеда, и молоко. Ему вроде как нравится кушать. Когда поест, ложится и спит.
– Понятно, – сказал капитан Франко. – Так, теперь касательно вкуса его мяса. Это серьезный вопрос. С моей точки зрения, откармливать его больше не стоит. Для меня он уже очень хорошо откормлен. Где кок? Позовите его сюда. Нужно выяснить…
Вуб перестал лакать и пристально посмотрел на капитана.
– В самом деле, капитан, – сказал вуб, – не лучше ли обсудить другую проблему?
Стало тихо.
– Что это было? – спросил капитан Франко. – Вот только что?
– Это вуб, сэр, – сказал Петерсон. – Он заговорил.
Все посмотрели на вуба.
– Что он сказал? Что?
– Предложил поговорить о чем-нибудь другом.
Франко приблизился к вубу, обошел, внимательно осмотрел его со всех сторон.
– Нет ли внутри туземца? – задумчиво предположил он. – Надо открыть и проверить.
– Ну сколько же можно! – воскликнул вуб. – У вас что, навязчивая идея! Резать, резать и резать?
Франко сжал кулаки.
– Эй ты, вылезай! Вылезай, как там тебя!
Никто, конечно, не вылез, а чтобы хоть как-то разрядить атмосферу взаимного непонимания, вуб помахал хвостом, икнул и рыгнул.
– Прошу прощения, – смущенно сказал он.
– Кажется, внутри никого нет, – тихо сказал Джоунс. Все посмотрели друг на друга.
Пришел кок.
– Вызывали, капитан? А это что еще такое?
– Вуб, – сказал Француз. – Будем его кушать. Ты его, пожалуйста, осмотри, прикинь, где…
– Нам необходимо побеседовать, – перебил Француза вуб. – Я желал бы поговорить, если возможно, с вами, капитан. Я вижу, мы не сходимся по некоторым кардинальным вопросам.
Капитан ответил, но только заметное время спустя. Вуб добродушно ждал, слизывая капли воды с толстых щек и складок подбородка.
– Пройдемте в мою каюту, – сказал капитан наконец. Он развернулся и покинул помещение. Вуб зашлепал вслед. Собравшиеся проводили его взглядами, и еще долго было слышно, как вуб карабкается по лестнице.
– Что же это будет? – в недоумении сказал кок. – Ну ладно, я на камбузе. Если что, позовете.
– Само собой, – сказал Джоунс, – само собой.
Вуб со вздохом опустился на пол в углу капитанской каюты.
– Вы меня простите, – сказал он. – я очень быстро утомляюсь. При таких размерах…
Капитан нетерпеливо покивал, присел за рабочий стол, сцепил пальцы.
– Ладно, приступим, – сказал он. – Ты – вуб? Так?
Вуб пару раз моргнул.
– Полагаю, да. Так меня назвали туземцы. У нас имеется собственный термин.
– И ты говоришь по-английски. Ты уже вступал в контакт с землянами?
– Нет.
– Откуда же ты знаешь язык?
– Английский? Разве я говорю по-английски? По моему, я вообще ни на чем не говорю. Я изучил ваше сознание и…
– Мое сознание?
– Да, содержимое, в особенности, семантические области накопления, так я называю…
– Понял, телепатия, – сказал капитан. – Естественно.
– Мы – очень древний народ, – начал вуб. – Очень древний, очень тяжелый на подъем. Нам тяжело двигаться. Как вы можете легко догадаться, если мы столь медлительны и громоздки, то постоянно оказываемся в руках более энергичных существ. Мы и не пытаемся обороняться физически. Это бесполезно. Нам все равно не победить. Бегать мы не можем, слишком тяжелы, драться – тоже, мы слишком мягкотелы, и добродушие не позволяет нам охотиться…
– На чем же вы живете?
– Растения, овощи. Мы всеядны. Приемлем все. Мы добродушны, терпимы, воспринимаем вещи, как они есть. Живем и даем жить. Вот так…
Вуб присмотрелся к капитану.
– Вот почему я столь твердо воспротивился замыслу сварить меня. Я увидел картинку в вашем сознании… большая часть меня – в морозилке, кое-что – в кастрюле, корабельному коту – тоже перепало…
– Так ты читаешь мысли? – сказал капитан. – Как интересно. Еще что-нибудь умеешь?
– Так, мелочи всякие, – рассеяно сказал вуб, оглядывая каюту. – Хорошая квартира у вас, капитан. Очень чисто. Уважаю аккуратные формы жизни. На Марсе есть птицы, некоторые весьма аккуратны. Выкидывают отходы из гнезд, потом, выметают…
– В самом деле? – отозвался капитан. – Но вернемся к нашему разговору…
– Да, действительно. Вы хотели мною пообедать. Вкус, как я слышал, очень приятный. Мясо несколько жирновато, зато нежное. Но о каких продолжительных сношениях между вашим народом и моим можно говорить, если ваш образ мысли не поднимается выше столь варварского уровня? Скушать – меня? Неужели мы не можем предаться беседе, обсудить вопросы философии, искусств…
Капитан поднялся, выпрямился.
– Философия, говорите? Да будет вам известно, весь следующий месяц еды не будет. Все наши запасы…
– Я знаю, – кивнул вуб. – Но разве, следуя вашим же принципами демократии, не справедливее ли всем нам тянуть жребий – соломинки, спички или что-нибудь в таком роде? В конце концов, на то демократия и существует – охранять меньшинство от посягательств на их права. И если каждый из нас проголосует…
Капитан пошел к двери.
– Вот это видел? – Он показал вубу кукиш. Потом открыл дверь, и с широко раскрытым ртом, вытаращенными глазами, застыл, как громом пораженный, схватившись за ручку двери.
Все это время вуб пристально смотрел на капитана. Некоторое время спустя, протиснувшись мимо Франка, прошлепал в коридор и в глубокой задумчивости спустился в кают компанию.
Все молчали.
– Вот видите, – нарушил тишину вуб, – в наших мифологических структурах немало общего. Мифологические символы, также, как Иштар, Одиссей…
Петерсон, глядя в пол, заерзал.
– Продолжайте, – сказал он, – продолжайте, прошу вас.
– Ваш Одиссей, как мне кажется, есть фигура, общая для мифологий подавляющего большинства народов, обладающих самосознанием. Одиссей странствует – он индивид, сознающий себя, как такового. Вот в этом-то и заключена идея, идея разделения. Он отделяется от семьи, от родины, начинается процесс индивидуализации.
– Но Одиссей вернулся домой, – сказал Петерсон, заглянув в иллюминатор на звезды, звезды без конца и края, пылающие маяки в пустоте Вселенной. – В конце он возвращается.
– Как тому и надлежит. Период отсоединения – только временная фаза, недолгие странствия души. Есть начало, есть и конец. Странник возвращается к родному очагу и сородичам…
Дверь распахнулась, и вуб замолчал. В каюту ступил капитан Франко, остальные в нерешительности топтались у двери.
– Ты в порядке? – спросил Француз.
– Ты меня спрашиваешь? – удивился Петерсон. – Почему ты меня спрашиваешь?
Франко опустил пистолет.
– Подойди сюда, – приказал он Петерсону. – Поднимись и перейди сюда.
Петерсон посмотрел на вуба.
– Иди, – посоветовал вуб. – Это роли не играет. Петерсон поднялся.
– Чего вы хотите?
– Это приказ. Петерсон пошел к двери. Француз схватил его за руку.
– Да что с вами стряслось? – Петерсон вырвался. – Что на вас нашло?
Капитан Франко осторожно двинулся в направлении вуба. Вуб смотрел на капитана, смотрел снизу вверх – он, прижавшись к стене, лежал в углу.
– Все-таки интересно, – сказал вуб, – до какой степени вас захватила идея меня скушать? Но почему – этого я не понимаю!
– Встань, – приказал вубу Франко.
– Если вы настаиваете. – Вуб со вздохом начал подниматься. – Секунду терпения – дело для меня нелегкое. – Он наконец встал, но дышал тяжело, открыв пасть, свесив язык, который, как маятник, качался в такт его дыханию.
– Стреляйте, капитан, – попросил Француз.
– Бога ради! – воскликнул Петерсон.
Джоунс, у которого от страха глаза вылезли из орбит, быстро повернулся к нему.
– Если б ты его видел… как статуя… стоит, рот раскрылся… Если бы мы не поднялись, он бы и сейчас так стоял.
– Кто? Капитан? – Петерсон поглядел по сторонам. – Но сейчас он в порядке!
Все смотрели на стоявшего посредине комнаты вуба.
– С дороги, – приказал Франко, и люди отступили к дверям.
– Вы меня боитесь, кажется? – спросил вуб. – Разве я вам чем-то помешал? Причинил вред? Я категорически против боли, я ненавижу причинять боль. Я всего лишь пытался защитить себя. Или вы думали, что я с радостью брошусь навстречу собственной гибели? Я такое же разумное существо, как и вы. Мне хотелось осмотреть ваш корабль, узнать, как он устроен, познакомиться с вами. Вот я и предложил туземцам…
Пистолет в руках капитана задрожал.
– Вот видите, – процедил Франко, – я так и думал…
Вуб, тяжело вздыхая, сел и лапой подобрал под себя хвост.
– Жарковато, – сказал он. – Очевидно, рядом машинное отделение.
Энергия атома. Вы научились творить с ней чудеса. Технические… Но моральные, этические проблемы ваша научная иерархия решать не…
Франко повернулся к команде. Люди с испуганными глазами молчаливо сбились в кучку.
– Я сам. Вы смотрите, если хотите.
– Попытайтесь попасть в мозг, – кивнул Француз. – Мозг все равно в пищу не идет. А в грудь лучше не целить, если попадете в грудную клетку, будем черт знает сколько времени выковыривать кусочки кости.
– Слушайте. – Петерсон провел языком по сухим губам. – Что он вам сделал? Какой вред причинил? Я вас спрашиваю! И вообще, он мой. Никто не имеет права его стрелять! Он вам не принадлежит!
Франко поднял пистолет.
– Я уйду, – побледнев, сказал Джоунс: он поморщился, как будто его подташнивало. – Не хочу видеть.
– И я тоже, – заявил Француз.
Оба, что-то бубня под нос, вышли в коридор. Петерсон же никак не мог выйти, топтался у двери.
– Мы про мифы разговаривали, – сказал он. – Он добрый, безобидный.
Он покинул каюту. Франко подошел к вубу, а вуб медленно поднял глаза, сглотнул слюну.
– Глупо, как глупо, – сказал он. – Очень жалко, что вам проходится… что вам так хочется… У вас есть притча, в которой ваш Спаситель… – и, глядя на пистолет, вуб замолчал. – Неужели вы сможете… глядя мне в глаза? Неужели сможете?
Капитан сверху вниз посмотрел на него.
– Смогу. Глядя тебе в глаза. У нас на ферме были боровы, грязные черные полосатые боровы. Я смогу.
Глядя в мерцающие влажные глаза вуба, капитан нажал на спусковой крючок.
У мяса был изумительный вкус. Люди сидели за столом подавленные, кое-кто вообще к еде не притронулся. Если кто и наслаждался обедом, так это капитан Франко.
– Еще? – предложил он, обратившись ко всем собравшимся. – Кому добавки? И немножко вина, пожалуй.
– Только не мне, – скривился Француз. – Пойду, наверное, в штурманскую.
– И я тоже. – Джоунс, отодвинув стул, поднялся. – До скорого.
Капитан посмотрел им вслед. Еще несколько человек извинились и ушли.
– Как ты думаешь, что это с ними? – спросил капитан, повернувшись к Петерсону. Петерсон смотрел на тарелку перед собой, на картофель, зеленый горошек толстый ломоть нежного, сочного мяса.
Он что-то хотел сказать, но не выдавил ни звука. Капитан положил руку на плечо Петерсона.
– Всего-навсего органика, – весело сказал он. – Жизненная сущность ушла. – Он отрезал кусочек мяса, корочкой хлеба подобрал соус. – Лично я люблю поесть. Чем еще наслаждаться разумному живому существу? Еда, отдых, медитация, беседы…
Петерсон кивал. Еще двое встали и вышли. Капитан сделал глоточек воды и вздохнул.
– Ну-с, – произнес он, – обед был превосходный, должен вам сказать.
Они были правы – мясо вуба великолепно на вкус. Очень вкусно. До сих пор не было у меня возможности попробовать самому.
Он промокнул губы салфеткой, откинулся на спинку стула. Петерсон отрешенно смотрел в стол.
Капитан внимательно посмотрел на Петерсона, наклонился к нему:
– Ну будет вам! – сказал он. – Веселей! Не унывайте! Давайте побеседуем. – и улыбнулся. – На чем я остановился, когда нас перебили?
Ага, я рассуждал о смысле фигуры Одиссея в мифах…
Петерсон вздрогнул, в ужасе уставился на капитана.
– Продолжим, – как ни в чем не бывало проговорил капитан. – Одиссей, в моем понимании…
Филип Дик
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Суббота, 20.06.2020, 03:42 | Сообщение # 103 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Верховный пилотаж
*** И вдруг, твой немыслимо обостренный слух улавливает нечто.
Что-то жужжит.
Тихонько. На пределе восприятия.
Жужжит.
Железно жужжит!
*** Идешь к окну.
Точно. Звук здесь слышнее всего.
Ты кладешь руку на оконную раму, и твои пальцы улавливают некую вибрацию, словно где-то неподалеку работает моторчик. Но откуда и для чего тут моторчик?
Ты придирчиво осматриваешь окно.
Странно. Даже поразительно.
Ты везде видишь следы недавнего ремонта, хотя, ты точно это знаешь, никакого ремонта в последние три-четыре года не было. Мало того, на стеклах, невесть откуда, взялись длинные продольные и поперечные царапины. Но и это не все: краска, которой красили рамы и которая частично залепила стекла отслоилась так, словно ее целенаправленно «подпиливали» – иного слова подобрать здесь невозможно…
Ты отворяешь одно из окон, смотришь на торец. Оп-па! Вот они! Следы. Длинные полоски, идущие сверху вниз… Ты прикладываешь к ним палец. Да! Внутри явно что-то вибрирует, да и сами потемневшие полосы явно теплее, чем окружающее их дерево.
Лески!
Внутри рамы.
Но что они там делают?
Как это что??? Пилят!!!
Бля…
Тебя прошибает хладный трупный пот.
Ведь если окно распиливают с помощью лесок, то это значит сразу несколько вещей. Первое – за твоей хатой следят и очень давно. Настолько давно, что смогли в нее проникнуть и установить незаметно для тебя эти самые ебаные лески! И второе: раз они пришли в движение, это значит, что период наблюдения завершен…
Бля…
Как только лески все распилят – окна распадутся сами собой, и в них можно будет войти!
Бля…
Этому срочно надо помешать!
Но как?
Бля… Бля… Бля…
Лески же откуда-то идут!
Ты лихорадочно, но так, чтобы не заметили наблюдатели, шаришь вокруг окна. Да, вот они. Вот они шевелятся под обоями. Вот они идут, идут, идут… Сходятся!!!
Самый угол оконного проема. Ну, конечно, там же логичнее всего их расположить.
Ты опрометью кидаешься к ящику с инструментами, находишь шило и, вернувшись к окну, начинаешь расковыривать место соединения рамы и стены. Два ковырка – и вот она! Коричневатая леска с металлическим звуком лопается, поддетая шилом.
Но что это?
Как странно…
Это-то еще что такое?
Леска, оказывается, не сама по себе. Она проходит в какой-то прозрачной трубке!
Ну, ничего, – думаешь ты, – это их не спасет!
Шило вновь в работе. Лески рвутся одна за другой.
Но, бля, как же их много. Ими, оказывается, буквально нашпиговано все околооконное пространство. С десяток ты уже порвал, но меньше их не становится. Причем, удивительное дело, проходят они в каком-то диковинном, похожем на пластмассу материале. Вряд ли такой существовал в конце 60-х, когда строили этот дом…
Что же делать?
Но, раз лески сходятся от одного окна, то они должны куда-то сходиться и от второго, того, что с форточкой! И раз они куда-то идут – они должны куда-то уходить. Следует лишь проследить их путь и перерубить все скопом!
Теперь ты вооружился другим инструментарием: долото и молоток – вот орудия борющегося за свободу драгмен-пролетариата!
Ага.
От окон лески идут в угол квартиры.
Но что это? Их отчего-то гораздо больше, чем ежели они бы шли только от твоих окон. Точно! Ведь и в квартирах снизу то же самое. А пункт управления ими – точно над тобой, на последнем, пятом этаже. Туда-то сходятся лески со всего подъезда или, даже, дома.
С этим пора кончать!
Ты, с уверенным оскалом зубей, берешь долото и начинаешь перерубать конгломераты лесок, уходящих в дыру под потолком.
Удар – дзынь!
Удар – еще дзынь!
– Линия 16-а – перегрузка. Сбой. Линия 24-д – перегрузка. Сбой. – Слышится из пробитой тобой дыры. Говорит мужик. Ему отвечает баба:
– Да он уже половину линий перерубил! – Ты буквально видишь, как баба удрученно качает головой.
– И что теперь?
– Не знаю.
– Может, зря ему раньше не сказали о линиях?
– Тогда бы он их перерубил еще раньше. Сам же знаешь – псих.
Ах, псих!
Ярость начинает сочиться из твоих пор. Молоток стучит как сумасшедший.
Удар – дзынь-дзынь!
Удар – дзынь-дзынь-дзынь!
Лески десятками перерубаются твоим незамысловатым ударно-пробойным механизмом.
– Ну что делать будем? – Повторяет мужик.
– Придется прибегнуть к крайним мерам. – Говорит баба. – Включим входную дверь. То-то он попляшет…
Ты в момент оказываешься у двери. Бля! От нее уже вполне ощутимо несет горелым деревом.
–Ж-ж-ж-ж-ж… – Раздается от двери.
Распахнув ее ты смотришь на торец. Так и есть. Там уже проявились темные полоски – следы режущих лесок.
Приложив к одной из таких линий палец, ты с воплем отдергиваешь его – линия настолько раскалена, что жжется. В следующую секунду в дело пускается шило. Но, что за бля? Эти лески от шила не рвутся! Ба! Да это вообще не лески! Это металлические полосы из никель-титан-ванадиевого сплава! Такие порвать каким-то закаленным шилом вообще невозможно. Их вообще порвать невозможно. Тем более на ходу.
Бля. Что же делать-то?
Остается только одно – как-то затормозить их движение.
Чтоб они не разрезали в конец дверь и ты не остался без двери вообще.
– Что он там? – Раздается с верхнего пролета женский голос.
– Суетится. – Докладывает мужик. Наверное, они как-то за тобой следят…
– Ничего у него не получится… – Смеется баба.
Ах, не получится!
Ты бежишь в комнату, лихорадочно роешься в коробке с инструментами. Вот они – гвозди.
Вскоре косяк двери напоминает ежа, из-за торчащих из него гвоздей. Но ты опоздал. Металлические ленты уже ушли вглубь и поверхностно забитые гвозди их уже не достают.
В ход идут пассатижи. Гвозди вынимаются и заколачиваются уже гораздо глубже и под другим углом, так, чтобы хоть немного затормозить неутомимый процесс распиливания двери.
Лески, зацепленные гвоздями, начинают зверски скрипеть.
Ага! Работает!
Но в то же самое время пилятся и окна!!!
Вспомнив об этом, ты, кряхтя и охая от тяжести, снимаешь их с петель. Лески лопаются сонмами. Но некоторые, зацепившись за штыри тех самых петель, теперь продолжают пилить их.
Ебаный вротась! Петли пилят такие же металлические ленты, как и те, что работают над твоей дверью.
Но откуда, на самом деле, они взялись? Не иначе, чем в прошлом году, когда тебя не было дома из-за аж трехмесячного зашира, работники ЖЭКа сделали ремонт. А лески эти протянули для того, чтобы, дом не разваливался. А ты, гнусный наркоманище, их порубал… И теперь твой подъезд может рухнуть в любой момент.
А еще их протянули для пожарников. Вот будет в квартире пожар, когда никого нет – работники ЖЭКа эти лески врубают, и они за доли секунды открывают любую дверь любой квартиры… Пожарникам… Или ментам…
Ба!
Да вот же они! Идет одинокий муниципал, совершая обход доверенной ему территории.
– Товарищ милиционер! – Орешь ты из окна. – Можно вас попросить подняться?
Мент кивает и вскоре стоит около усаженной гвоздями двери, дымя сигаретой.
– Вот, смотрите, они, из квартиры наверху, режут мои двери и окна. Разберитесь пожалуйста, а то скоро все развалится.
Ты показываешь следы от деятельности лесок.
Мент кивает несколько раз, послушно поднимается на этаж. Ты слышишь, как он звонит в дверь. Шум открываемых замков. Приглушенный диалог, из которого ничего не разобрать. Несколько минут тишины. Опять голоса, хлопает дверь. Шаги вниз.
Муниципал.
– Знаете, я не обнаружил наверху никаких таких приспособлений. Вы бы поспали, наверное…
Он и эти, из ЖЭКа теперь в сговоре – понимаешь ты. Все. От ментов помощи больше не дождешься.
– Спасибо большое. – Говоришь ты. – Я так и сделаю…
Муниципал, с чувством выполненного долга, удаляется. Но лески-то продолжают пилить!
И ты решаешься на последнее средство.
– Эй, наверху! – Кричишь ты в лестничный пролет. – Я больше не буду. И вы прекращайте!
– Точно не будешь? – Спрашивает жэковская баба.
– Честное слово.
– Хорошо. Выключаем.
Шум в двери резко прекращается.
Ты смотришь на дверь. Бля-а-а-а… Косяк и она сама так густо истыканы гвоздями, что похожа уже не на ежа, а на вывернутую наружу «железную деву». Ящик и инструменты в комнате. Там есть другие, большие, пассатижи, коие больше подходят, нежели те «маникюрные», что валяются под твоими ногами. Пассатижи, едва прибыв на место, немедленно пускаются в ход.
Выдергивать гвозди будет потруднее, чем вбивать. Бил ты на совесть. Крепко. Вошли гвозди глубоко. Некоторые почти по самые шляпки.
Ты пыхтишь, ловишь на себе удивленные взгляды проходящих по лестнице соседей.
– Бедняга! – Слышишь ты снизу девичий голос. – А, представляешь, каково ему, когда он понял, что у него дверь пилят?
– Уй, бля… – Отвечает парень.
Ты понимаешь, что уже весь подъезд в курсе твоего приключения. Но его же надо заканчивать. И ты пыхтишь, кряхтишь, вытаскиваешь гвозди… Большая часть из них при этом гнется и ты тут же, на ступеньках, их выпрямляешь несколькими точными ударами молотка.
Еще только начало темнеть, а дверь уже свободна. Ты собираешь гвозди и инструменты, запираешь дверь, идешь трескаться.
Лизка Полотеррр давно ждет этого момента. Ты ставишь ее первой, и она ускакивает в ванную. Ты ставишься сам, и понимаешь…
Так вот откуда жековские управляющие лесками знают все о твоих перемещениях! Это же так элементарно! И не надо никаких жучков и спрятанных в стенах и занавесках видеокамер! Дом напротив!
Там в каждом из окон кто-то живет. Они, так, живя, и периодически проходя мимо, осуществляют постоянный мониторинг тебя! Проходит кто-то мимо своего окна, бросает взгляд на твое окно, видит, что ты там за окном творишь… И тут же передают эту информацию жековским управляющим лесками… А те – ментам…
Ты понимаешь, что попал.
Мимо проходят два мента. Они не смотрят в твою сторону, но ты знаешь, что они активно собирают информацию из окон дома напротив. А жековские управляющие лесками… У-у-у… Это хитрые твари! Они пообещали прекратить резать дверь, но не прекратили. Они перешли на бесшумный, медленный режим резания двери. И к полуночи, или чуть позже, и она, и окна, все равно распилятся и тогда… Тогда они выпадут, открыв путь ментам…
Что же делать?
Ага! Лески же из металла! А металл, при соприкосновении с концентрированным раствором соли должен коррозировать! А если туда еще и кислоты добавить!..
И ты мчишься на кухню-винтоварню готовить адскую смесь.
В бутылек солянки ты сыплешь соль. Размешиваешь, до тех пор, пока она не прекращает растворяться. Набираешь все это в пятидесятикубовый баян и идешь к двери.
Ты пристально, светя фонариком в дырки оставленные гвоздями, стремишься увидеть там, в глубине, металлические отблески режущих полотнищ. И как только ты такое видишь, разом вливаешь туда несколько кубиков твоего адского антилесочного зелья. Лески шипят, исходят ядовитым дымом… Кислота с солью остается на них толстым слоем и они несут ее к прибору, что ответственен за их движение. Его внутренности скоро напитаются кислотой и он взорвется, оставив ни с чем и жековских управляющих, и ментов!
Так-то!
Знай наших!
Ты запираешь дверь, теперь уже совершенно спокойный за ее и свою судьбу. Никто не ворвется! Никто не повинтит…
На улице уже совсем темно. Война с дверью наполнила твою комнату какой-то непонятной вонью, и ты настежь распахиваешь все окна. Но, удивительное дело, одна вонь выветрилась, а другую – нанесло. Ты принюхиваешься. Явно пахнет тосолом. Но откуда здесь взяться этому запаху?
Ты выглядываешь в окно, стремясь найти его источник… И находишь его практически сразу. Под своим же окном. Там, закамуфлировавшись под асфальт, траву и прочий подоконный мусор, лежит рота солдат. Они полдня ехали из своей дивизии в крытых брезентом КАМАЗах, и за это время их одежда насквозь пропиталась дизельным топливом. И это-то запах и выдал засаду…
А чего они ждут?
А ждут они, когда вывалятся твои окна!
Да-а-а…
А сбоку, за гаражами-ракушками, притаились менты и рассматривают тебя в бинокли, притворяясь, что чинят машины. Но тебя не наебешь! Кто в такое время чинит машины? Только менты, которые хотят тебя захватить вместе с винтоварней и винтом!
И тогда ты решаешься на героический шаг. Ты отпираешь дверь. Теперь стоит только ее толкнуть – и она откроется. Ты берешь лист бумаги и крупно пишешь на нем: «Я сдаюсь!»
Лист этот, прикрепив к палке, ты высовываешь в окно так, чтобы мусора с биноклями смогли прочитать надпись.
Взяв зеркальце, ты, из-за угла, наблюдаешь за ментами с биноклями. В их стане явное шевеление. Но видимой реакции никакой. Посовещавшись, они, видимо, решают, не обращать внимание на твою выходку.
Ах, так!..
«Добровольная выдача» – пишешь ты на другом листе. Теперь, прочитав эти два волшебные слова, они не смогут не ответить. Они просто обязаны прийти и взять то, что ты им добровольно выдашь.
Но хуя. Мусора попались терпеливые. И тогда… Тогда ты решаешь воззвать к их человеческим чувствам.
«Зачем ребят на земле морозить?» – Пишешь ты, имея ввиду мерзнущую под твоим окном, под асфальтом и кустами, роту вояк.
Но полиса… Ах, они, суки… Они мало того, что терпеливы, так они еще и безжалостны! Им по хую, что солдатики схватят воспаления легких и менингиты, дожидаясь пока вылетят твои стекла-окна. Им по хую, что эти окна-стекла могут, падая с такой высоты, посечь несчастных перво– и второгодков…
Бля!
Окна!
Снова надо с ними что-то срочно делать! Ведь как их пропилят – то кабздец!
Ты как-то пропустил тот момент, когда ты их повесил обратно на штыри. Или это Лизка Полотеррр сделала? Но когда? И как?
Но это оказалось лишь первой загадкой нынешнего сейшена.
Ты пытаешься успокоиться и порассуждать логически. Лески в окнах. Они потом тянутся под обоями на стенах. Лески движутся синхронно. Значит, где-то в твоей квартире есть центр управления. Те, другие, что наверху, управляют не самими лесками, их тогда было бы ОЧЕНЬ много, а такими местными центрами управления, которые расположены в каждой квартире.
И ты принимаешься такой центр управления искать.
Чтобы не привлекать внимания соседей, постоянно тебя мониторящих, ты ведешь эти поиски в полной темноте. Час или два уходят совершенно впустую. Ты обшарил практически все. Общупал каждый сантиметр стен. Разве что мебель не двигал. Ничего.
Ты, усталый и раздосадованный, ложишься на кровать.
Бля. Ну, где же он может быть?
И тут, буквально над ухом, ты слышишь странный писк. Так пищит электричество в проводах.
А чего ему тут пищать?
Ба! Да ведь стена над кроватью – единственное оставшееся необследованным место. Знали, гады, где центр управления устроить. Там где ты меньше всего его ожидаешь обнаружить! У тебя над носом!
Ты тыкаешь пальцем в место самого громкого электрического пищания. Да. Под пальцем явно что-то есть. Там, спрятанное за обоями, обретается непонятное круглое нечто. Попались, гады!
Ты зажимаешь в зубах фонарик, вооружаешься ножницами. Несколько разрезов – и перед тобой возникает ранее скрытая от твоих взоров электрическая розетка. Но ты знаешь, что это не просто розетка. Ну кому, придет в голову делать розетку в метре над полом? Нет. Это столь разыскиваемый тобой Местный Центр Управления лесками.
Ножницами же, отвертку искать долго, да и вломак, ты откручиваешь винт, держащий крышку. Она отпадает, закатывается под кровать, но тебе-то что до того? Перед тобой внутренности секретного устройства. Ты видишь несколько проводов, странные медные и стальные детали. Ага. Вокруг этой псевдорозетки идет тонкая металлическая леска. Она зацепляет другие лески, коричневые, которые, в свою очередь, приводят в движение лески прозрачные, те самые, что режут твои окна.
Ну, держитесь, пидоры!
Провода толстые. Их трудно резать. И ты, соединив половинки ножниц вместе, подковыриваешь ими эти провода и рвешь их!
Бах!
Тебя орошает сноп искр. Но, кажется, током тебя не ударило.
– Ты что там творишь? – Слышится голос Лизки Полотеррр. А вскоре появляется и она сама. Голая, мокрая.
– Света нет. – Сообщает она. – Ты что, чинишь что-то?
В следующие мгновения она смотрит на раскуроченную по самое не могу розетку и до нее доходит.
– Тебя приглючило?
– Тише! – Шепчешь ты. – Они двери и окна лесками режут!
– Но ты понимаешь, что это глюка?
Ты задумываешься. Прикидываешь все возможные хуи ко всем возможным носам. И отвечаешь:
– Да. Глюка. Понимаю.
– Так прекращай морочиться. – Агрессивно-настойчиво требует Лизка Полотеррр.
– Не могу. – Со вздохом сообщаешь ты.
– Но почему?!
– Видишь ли… Я знаю, что меня парит и глючит. Да. Но если я прерву эту глюку на средине и, скажем, лягу спать или займусь другим делом, то мое подсознание будет неудовлетворенно. Глюку надо довести до логического финала. Проработать ее целиком и полностью. Решить, как задачку в математике. Тогда она больше глючиться не будет. А если ее не довести до конца – то она может вернуться. И уже в гораздо более серьезной и калечащей психику форме.
– Хм…
Непонятно, убедили ли Лизку Полотеррр твои доводы, но она ретируется, сказав напоследок:
– Не забудь, как проработаешь свою глюку, заменить пробки. И… Постарайся, чтоб тебя не ебнуло током.
– Спасибо. – Говоришь ты в закрывшуюся дверь и возвращаешься в реальность.
Несмотря на то, что ты порвал провода, ты чувствуешь, что лески не прекратили двигаться. Что за бля?
Ты осторожно прикасаешься к розетке. Есть вибрация.
Что же делать?
Да! Кое-что надо проверить.
Ты осторожно выходишь из комнаты и неслышно щелкаешь выключателем в ванной, где в темноте плещется Лизка Полотеррр. Ведь сейчас ты включишь пробки, зажжется свет и она может подумать, что ты кончил глюкать, а это не так.
В коридоре ты находишь электрощиток. Нажимаешь вылетевшие кнопки на пробках. Свет не включается. Видать, выбило и на лестнице.
Действительно, там, в распределительном щитке прерыватель твоей квартиры отщелкнут. Ты возвращаешь его на место. Да. Теперь все в порядке. Ночничок, который ты включил ради контроля за электроситуацией, светится. И, как дополнительный признак, холодильник начал гудеть. Ток есть.
Ночник – на хуй, фонарик – в зубы, и – за исследования.
Псевдорозетка вновь гудит.
Почему?
К ней идет электричество.
Откуда?
Да, вот же провод!
Он идет прямо по стене. Под обоями.
На сей раз ты аккуратнее. Вспомнив не то начала, не то концы школьного курса физики, ты вспоминаешь, что не стоит искать, где плюс, а где минус, но провода следует перекусывать не все два сразу, а по одному!
Ножницы расчищают фронт работ, разрезая обои строго по вертикали и горизонтали, открывая кусок провода, достаточный для его безжалостной вивисекции. Ножницы прорезают его вдоль, строго посередке, между жил. Ножницы раздвигают получившуюся щель. Ножницы пытаются перекусить один из проводов. Провод очень толстый и сопротивляется. Наконец, благодаря использованию изгиба с кручением, он поддается, и его получившиеся концы разводятся максимально далеко друг от друга. Такая же участь постигает и его визави. Но…
Бах! – Летят искры!
У-у-уп! – Затыкается холодильник.
Здзынь! – Разлетаются стекло и лампочка уроненного фонарика.
Аккуратности не хватило, и ты ножницами устроил-таки короткое замыкание.
В ушах гудит.
Или не в ушах?
Ты трогаешь стену.
Бля… Гудит розетка.
Ты как-то не сообразил, что у нее может быть автономный источник питания. Автономный, в смысле, подпитывающий ее не от электросети твоей квартиры. Но не обесточивать же из-за этого весь подъезд? Или дом? Соседи могут это неправильно понять. Тем паче, что эта лесочная псевдорозетка может быть вообще на плутониевых батарейках.
Ты трогаешь стену.
Вот они. Лески. Идут под обоями.
Вновь применяются ножницы. Но уже на ощупь. Расчищается небольшой кусочек бетона, прилегающий к розетке.
Ты находишь леску и острыми концами ножниц поддеваешь ее. Перекусываешь.
Но что за ебать-кочевряжить?
Леска, вместо того, чтобы просто лопнуть, лопается и тут же уходит в бетон, создавая некий мостик там, в глубине, под поверхностью стены!
Опеньки! Это что же за леска такая?
Несколько попыток так же неудачны. Эта леска самовосстанавливается! Откуда же такая взялась? И что с ней делать? Как такую остановить?
Ты не находишь ничего лучшего, как придавить ее ножницами. И это срабатывает! Леска, как сквозь воду, проходит через бетон, но закаленный металл ей не по зубам!
Ага! Вот она собирается комками и спиралями, а дальше не идет.
– Он обнаружил узел регулирования. – Бесстрастно сообщает из дыры в углу мужской голос.
– Как ему это удалось? – Удивляется женский.
– Видно, мы его недооценили. – Ухмыляется мужик.
– Что он делает? – Беспокоится баба.
– Не видно. У него света нет.
– Кто у нас там, с инфракрасной оптикой?
– Да, есть кое-кто…
Ах, даже так?
Ты на секунду отвлекаешься, чтобы глянуть в незашторенное окно. И тут эти коварные спирали добираются до твоего пальца. Ты чувствуешь несколько едва ощутимых уколов. Части лесок вошли в твое тело.
Теперь ты понимаешь, что это не лески. Они только выглядят как лески. А на самом деле это две спирали из тонкой-претонкой проволоки, которые переплетаясь, вращаются одна навстречу другой. Именно поэтому они моментально залечивали любой разрыв! А теперь, когда ты нарушил их запланированное движение, они порвались, и каждые кусочки этих лесок теперь действуют автономно. Они, конечно, подчиняются сигналам из общего центра, но из-за нарушения структуры проволочек, из которой составлены эти лески, сигнал они воспринимают с искажением и теперь разбредаются, кто куда на душу положит. Ведь им нет преград!
И теперь они вошли в тебя и крутятся там. Ты чувствуешь, как одна из проволочек, двигаясь по прямой, вышла из косточки указательного пальца и свалилась на подушку.
Одна.
Но ведь внутри тебя их еще много. А если одна из них дойдет до сердца… Или мозга… Они ж металлические! Вдруг они замкнут какие-то цепи нейронов, которые никак не должны пересекаться! Ведь тогда они устроят короткое замыкание в твоих мозгах! И ты тогда навечно останешься психом! А если они проникнут в нервный узел, управляющий сердцем? Ведь ты тогда помрешь, на хуй!
Ебать-карнаухить!
Ты вскакиваешь с постели. Идешь к окну. Сердце уже покалывает. Да. Это она. Железяка попала в артерию и добралась до сердца. Проткнет – это не важно. Она слишком тонкая, чтобы причинить вред тканям. Вон та, что вывалилась – вывалилась, и даже крови не было. Но нервы… Нервы…
Фух…
Спиралька продырявила стенку сердца и попала в большой круг кровообращения. Она прошла по центральной артерии, вместе с током крови прошла по левой бедренной артерии… Вот она в большом пальце на ноге. Зацепилась.
Ты чувствуешь, как она выходит где-то сбоку пальца, вонзается в тапок и покидает твое тело. Да, вон она сверкнула и ушла в пол.
Все. Самая большая тебе больше не опасна. Там, в теле бродят еще несколько, но они мелкие и вреда причинить не смогут. Сами постепенно вылезут.
Ба! Ты же стоишь у окна. Расшторенного. А там, напротив… А там, напротив некто с инфракрасным биноклем осуществляет из окна дома мониторинг тебя!
Это надо прекращать.
Ты задергиваешь шторы, зная, что и за ними тебя видно. Задергиваешь и демонстративно хватаешься за сердце. Несколько качаний в разные стороны. Скрюченные пальцы трясутся и тянутся к шторе, но не достигают ее и ты, как мешок с говном, валишься на пол.
Готово. Вроде сыграл достоверно. Наблюдатели, пусть даже с гиперинфракрасной подзорной трубой не смогут увидеть тебя за стеной и батареей, а ты – тут он, живой и невредимый.
– Что такое? – Женщина.
– Он схватился за сердце и упал. – Мужчина. – Наверное приступ.
– Конечно, столько первитина в себя вбухал. Тут и слон не выдержит.
– Что делать будем?
– Посмотрим с полчасика. Может, оклемается. А нет – снимем наблюдение.
Йез! Именно то, что надо!
Около часа ты лежишь на холодном полу, созерцая сквозь щель между штор звезды во вращающемся небе. Изредка их заволакивают облачка. Звезды мутнеют, чтобы вновь показаться уже чуть рядом с предыдущим своим положением.
Голосов наблюдателей больше не слышно. Ты осторожно поднимаешься, ползком добираешься до места, где, по твоим представлениям должно находиться зеркальце. Оно там.
Теперь ты осторожно рассматриваешь окна дома напротив. Ни света, ни малейшего шевеления. Никаких красных огоньков, выдающих работу записывающей аппаратуры или электронной оптики.
Ты встаешь, распахиваешь штору, раскрываешь окно и с удовольствием вдыхаешь предутреннюю свежесть.
Кирилл Воробьев
Полностью
https://fil.wikireading.ru/83197
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Понедельник, 22.02.2021, 15:57 | Сообщение # 104 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| В Москве на Трубной площади
Небольшая площадь близ Рождественского монастыря, которую называют Трубной, или просто Трубой; по воскресеньям на ней бывает торг. Копошатся, как раки в решете, сотни тулупов, бекеш, меховых картузов, цилиндров. Слышно разноголосое пение птиц, напоминающее весну. Если светит солнце и на небе нет облаков, то пение и запах сена чувствуются сильнее, и это воспоминание о весне возбуждает мысль и уносит ее далеко-далеко. По одному краю площадки тянется ряд возов. На возах не сено, не капуста, не бобы, а щеглы, чижи, красавки, жаворонки, черные и серые дрозды, синицы, снегири. Всё это прыгает в плохих, самоделковых клетках, поглядывает с завистью на свободных воробьев и щебечет. Щеглы по пятаку, чижи подороже, остальная же птица имеет самую неопределенную ценность.
— Почем жаворонок?
Продавец и сам не знает, какая цена его жаворонку. Он чешет затылок и запрашивает сколько бог на душу положит — или рубль, или три копейки, смотря по покупателю. Есть и дорогие птицы. На запачканной жердочке сидит полинялый старик-дрозд с ощипанным хвостом. Он солиден, важен и неподвижен, как отставной генерал. На свою неволю он давно уже махнул лапкой и на голубое небо давно уже глядит равнодушно. Должно быть, за это свое равнодушие он и почитается рассудительной птицей. Его нельзя продать дешевле как за сорок копеек. Около птиц толкутся, шлепая по грязи, гимназисты, мастеровые, молодые люди в модных пальто, любители в донельзя поношенных шапках, в подсученных, истрепанных, точно мышами изъеденных брюках. Юнцам и мастеровым продают самок за самцов, молодых за старых... Они мало смыслят в птицах. Зато любителя не обманешь. Любитель издали видит и понимает птицу.
— Положительности нет в этой птице, — говорит любитель, засматривая чижу в рот и считая перья в его хвосте. — Он теперь поет, это верно, но что ж из эстого? И я в компании запою. Нет, ты, брат, мне без компании, брат, запой; запой в одиночку, ежели можешь... Ты подай мне того вон, что сидит и молчит! Тихоню подай! Этот молчит, стало быть, себе на уме...
Между возами с птицей попадаются возы и с другого рода живностью. Тут вы видите зайцев, кроликов, ежей, морских свинок, хорьков. Сидит заяц и с горя солому жует. Морские свинки дрожат от холода, а ежи с любопытством посматривают из-под своих колючек на публику.
— Я где-то читал, — говорит чиновник почтового ведомства, в полинялом пальто, ни к кому не обращаясь и любовно поглядывая на зайца, — я читал, что у какого-то ученого кошка, мышь, кобчик и воробей из одной чашки ели.
— Очень это возможно, господин. Потому кошка битая, и у кобчика, небось, весь хвост повыдерган. Никакой учености тут нет, сударь. У моего кума была кошка, которая, извините, огурцы ела. Недели две полосовал кнутищем, покудова выучил. Заяц, ежели его бить, спички может зажигать. Чему вы удивляетесь? Очень просто! Возьмет в рот спичку и — чирк! Животное то же, что и человек. Человек от битья умней бывает, так и тварь.
В толпе снуют чуйки с петухами и утками под мышкой. Птица всё тощая, голодная. Из клеток высовывают свои некрасивые, облезлые головы цыплята и клюют что-то в грязи. Мальчишки с голубями засматривают вам в лицо и тщатся узнать в вас голубиного любителя.
— Да-с! Говорить вам нечего! — кричит кто-то сердито. — Вы посмотрите, а потом и говорите! Нешто это голубь? Это орел, а не голубь!
Высокий, тонкий человек с бачками и бритыми усами, по наружности лакей, больной и пьяный, продает белую, как снег, болонку. Старуха-болонка плачет.
— Велела вот продать эту пакость, — говорит лакей, презрительно усмехаясь. — Обанкрутилась на старости лет, есть нечего и теперь вот собак да кошек продает. Плачет, целует их в поганые морды, а сама продает от нужды. Ей-богу, факт! Купите, господа! На кофий деньги надобны.
Но никто не смеется. Мальчишка стоит возле и, прищурив один глаз, смотрит на него серьезно, с состраданием.
Интереснее всего рыбный отдел. Душ десять мужиков сидят в ряд. Перед каждым из них ведро, в ведрах же маленький кромешный ад. Там в зеленоватой, мутной воде копошатся карасики, вьюнки, малявки, улитки, лягушки-жерлянки, тритоны. Большие речные жуки с поломанными ногами шныряют по маленькой поверхности, карабкаясь на карасей и перескакивая через лягушек. Лягушки лезут на жуков, тритоны на лягушек. Живуча тварь! Темно-зеленые лини, как более дорогая рыба, пользуются льготой: их держат в особой баночке, где плавать нельзя, но всё же не так тесно...
— Важная рыба карась! Держаный карась, ваше высокоблагородие, чтоб он издох! Его хоть год держи в ведре, а он всё жив! Неделя уж, как поймал я этих самых рыбов. Наловил я их, милостивый государь, в Перерве и оттуда пешком. Караси по две копейки, вьюны по три, а малявки гривенник за десяток, чтоб они издохли! Извольте малявок за пятак. Червячков не прикажете ли?
Продавец лезет в ведро и достает оттуда своими грубыми, жесткими пальцами нежную малявку или карасика, величиной с ноготь. Около ведер разложены лески, крючки, жерлицы, и отливают на солнце пунцовым огнем прудовые червяки.
Около возов с птицей и около ведер с рыбой ходит старец-любитель в меховом картузе, железных очках и калошах, похожих на два броненосца. Это, как его называют здесь, «тип». За душой у него ни копейки, но, несмотря на это, он торгуется, волнуется, пристает к покупателям с советами. За какой-нибудь час он успевает осмотреть всех зайцев, голубей и рыб, осмотреть до тонкостей, определить всем, каждой из этих тварей породу, возраст и цену. Его, как ребенка, интересуют щеглята, карасики и малявки. Заговорите с ним, например, о дроздах, и чудак расскажет вам такое, чего вы не найдете ни в одной книге. Расскажет вам с восхищением, страстно и вдобавок еще и в невежестве упрекнет. Про щеглят и снегирей он готов говорить без конца, выпучив глаза и сильно размахивая руками. Здесь на Трубе его можно встретить только в холодное время, летом же он где-то за Москвой перепелов на дудочку ловит и рыбку удит.
А вот и другой «тип», — очень высокий, очень худой господин в темных очках, бритый, в фуражке с кокардой, похожий на подьячего старого времени. Это любитель; он имеет немалый чин, служит учителем в гимназии, и это известно завсегдатаям Трубы, и они относятся к нему с уважением, встречают его поклонами и даже придумали для него особенный титул: «ваше местоимение». Под Сухаревой он роется в книгах, а на Трубе ищет хороших голубей.
— Пожалуйте! — кричат его голубятники. — Господин учитель, ваше местоимение, обратите ваше внимание на турманов! Ваше местоимение!
— Ваше местоимение! — кричат ему с разных сторон.
— Ваше местоимение! — повторяет где-то на бульваре мальчишка.
А «его местоимение», очевидно, давно уже привыкший к этому своему титулу, серьезный, строгий, берет в обе руки голубя и, подняв его выше головы, начинает рассматривать и при этом хмурится и становится еще более серьезным, как заговорщик.
И Труба, этот небольшой кусочек Москвы, где животных любят так нежно и где их так мучают, живет своей маленькой жизнью, шумит и волнуется, и тем деловым и богомольным людям, которые проходят мимо по бульвару, непонятно, зачем собралась эта толпа людей, эта пестрая смесь шапок, картузов и цилиндров, о чем тут говорят, чем торгуют.
Антон Чехов
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Среда, 25.08.2021, 22:47 | Сообщение # 105 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Из книги Ф. Кристиане "Я, мои друзья и героин"
Ух… Короче, когда наши разнузданные похождения замучили уже всех в округе, нам построили так называемую «приключенческую» площадку. Я, честное слово, не знаю, что люди, планировавшие её, имели в виду под приключениями. Она, вероятно, носила такое бодрое название совсем не потому, что там можно было делать что-то действительно интересное, а для того, чтобы родители уверовали, что их дети переживают там удивительные авантюры. Так или иначе, эта штука определённо стоила им чёртову кучу денег! По крайней мере, с её постройкой возились чертовски долго. Когда все работы, наконец, были закончены, у входа нас встретил дружественно настроенный социальный работник вопросом: «Ну-с, дорогие дети, а что бы вам хотелось тут делать?» Всё приключение состояло в том, что на этой площадке за тобой постоянно наблюдали.
«Приключенческая» площадка была оснащена настоящими инструментами, кучей хорошо поструганных досок и гвоздей и ещё этим социальным работником, который присматривал, чтобы кто-нибудь не грохнул себе по пальцам. Да, у нас была полная свобода творчества на площадке, но использовать эту свободу можно было только с одной единственной попытки, потому что если гвоздь был вбит, то он был вбит навсегда, и никакими силами ты уже ничего не изменишь. Нам же, как назло, хотелось, чтобы всё выглядело каждый день по-новому.
Я рассказала соцработнику о пещерах и хижинах, что мы строили у нас в деревне.
Без молотка и без гвоздей, просто изо всяких попавшихся под руку досок и веток.
Весь кайф-то был в том, что в любое время, придумав что-то новенькое, можно было переделать всю постройку. Соцработник определённо понял меня, но, что делать, у него была своя ответственность и свои на этот счет предписания и инструкции.
Вначале у нас были ещё какие-то идеи, что же делать на этой дурацкой «приключенческой» площадке! Так, однажды мы решили поиграть в жителей каменного века, построить пещеру и приготовить на костре настоящий гороховый суп. Соцработнику идея показалась поистине выдающейся. Но, сказал он, к сожалению, с гороховым супом ничего не выйдет, – спички детям не игрушка! Лучше, сказал он, построить две пещеры. Ну да, с молотком и гвоздями – в каменном веке! Очень реалистично!
Скоро площадку закрыли. Нам сказали, что её хотят модернизировать так, чтобы мы могли играть на ней и в шторм. Были выгружены стальные балки, прибыли бетономешалки и строительный отряд. В результате его усилий мы получили такой очень прочный и надежный бетонный бункер с окошками. Нет, ну на полном серьёзе, настоящий дот или силосную башню, не знаю даже, как это назвать! Впрочем, уже через два дня все стёкла в амбразурах дота были выбиты. Не знаю, наверное, мальчишки выбили стёкла, потому что уже один взгляд на эту бетонную конструкцию делал людей очень агрессивными. Да, с прочностью они всё-таки не рассчитали, хотя ведь это сооружение специально для нас проектировалось! Они знали, что в Гропиусштадте ломалось всё, что сделано не из бетона и стали!
Огромная силосная башня, зияя оконными рамами, занимала теперь большую часть игровой площадки. Вскоре рядом построили школу с собственной игровой площадкой, – тоже с алюминиевыми горами, клетями для ползания, и какими-то отвесно вкопанными в землю досками, позади которых стихийно организовался туалет. Школьная площадка примыкала к нашей «приключенческой» и была отделена от неё проволокой.
Так с «приключенческой» площадкой было покончено, – для приключений не оставалось места. На остававшемся нам крошечном кусочке площадки свили себе гнёздышко старики, называвшие себя рокерами. Они заваливались туда ближе к вечеру, уже хорошо поддатые, доламывали бункер и в перерывах терроризировали детей. Разрушение было, по-моему, их настоящим призванием. Социальные работники против них не выступали, тем более что площадка уже как бы не существовала.
Взамен мы получили другой аттракцион – настоящую ледяную горку. В первую зиму это было действительно круто. Каждый сам мог выбирать себе трассу. Участки по сложности делились на смертельные и сравнительно лёгкие. Правда, рокеры, время от времени вылезавшие из бункера, делали их опасным. Они выстраивали свои санки цепями, чтобы сшибить нас. Снежные дни были моими самыми счастливыми днями в Гропиусштадте…
И весной горка продолжала радовать нас. Мы носились там с нашими собаками, катались по её склонам на велосипедах. На спусках дух захватывало! Впрочем, горка выглядела опаснее, чем была на самом деле, потому что если ты падал, то приземляться на траву было всё-таки не больно.
Жаль, но игрища на горке вскоре были прекращены. Нам сообщили, что это – специальная ледяная горка, а не велодром, и не площадка для буйных, и поэтому дернина должна отдохнуть за лето и так далее. Мы уже были достаточно взрослыми, чтобы не обращать внимания на подобную чепуху, и продолжали ходить на горку.
Тогда пришли люди из садового управления и натянули вокруг горы заграждение из колючей проволоки. Колючка смущала нас только два дня. Потом кто-то притащил ножницы для проволоки, и мы прорезали в проволоке дыру, чтобы можно было пролезть туда с собаками и велосипедами. Они ее заштопали, мы прорезали снова.
Так продолжалось две недели, а потом вернулись строители. Они обнесли горку стеной, и все там зацементировали. Асфальтом перерезали почти все спуски, из самого опасного вообще сделали какую-то лестницу, а сверху положили бетонные плиты.
Теперь летом на горке нечего было делать, а зимой она была просто опасна для жизни.
Страшней всего было подниматься наверх по обледеневшим каменным ступенькам и плитам. Падая, мы набивали синяки и шишки, а для тех, кому особенно не везло, прогулка заканчивалась в больнице – сотрясение мозга.
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Вторник, 01.02.2022, 01:45 | Сообщение # 106 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Доброе утро. Доброе философское утро. Потомучта обуревает с утра мысль: пакет с пакетами - это не диагноз, это симптом. А диагноз - ушиб всей бабки.
Понятно, что пакеты я храню.
Хоть что делай, но не в состоянии я выбросить прекрасный, устойчивый пакет, в который можно и положить и завернуть и насыпать и налить. Но.
Я не в состоянии также выкинуть и маленький тоненький пакетик, мало ли, понадобится мне маленький тоненький использованный пакетик, и что я, как дура, буду сидеть без пакетика?
А тут вон, идёшь на кухню, в кухне есть тумбочка, на тумбочке - микроволновка, там, за речкой тихоструйной, есть высокая гора, в ней - глубокая нора, возле микроволновки стоит большая банка, в банке насыпаны треугольнички пакетов, видали? Сиротская безпакетиковость не застигнет меня врасплох!
Коробки из-под обуви. Было время, когда я покупала себе обувь, не забирая коробки.
Продавщицы такие, фраппировано: но вы потом не сможете сдать назад, если обувь не подойдёт!
А я широко, щедро: да я и не буду сдавать, если что - ни разу не надену и потом выброшу.
Другое дело сейчас. Стыдно за свою молодую беспечность.
У меня в этих коробочках - и запасы, и обувь, и шарфики, и все на свете.
Пластиковые контейнеры. Хрен ведь отследишь момент, когда контейнер разлюбил крышку и отлучил ее от своего пластикового тела, и она, рыдая, ушла навсегда.
И потом смотришь на четыре разномастных разноцветных противных же по сути своей контейнера и думаешь: выброшу, к херам.
А внутренний исконный, посконный, хтонический рёв ревет: я тебе выброшу! Туда же можно, не знаю, батарейки использованные складывать!
Батарейки потом складываются в бумажный стаканчик, а контейнер живет на казенном коште ещё пять лет.
А вот помню за *эву радзакиса* стаканчики.
Иногда, когда берёшь с собой еду или заказываешь, привозят отличные плотные бумажные стаканчики или ещё отличные контейнеры из фольги. С крышками, шутка ли!
Вытащишь, бывало, остатки красного лука и петрушки из доеденного какого мясного контейнера, а его надо помыть.
Потому что наступит, скажем, безпакетиково-безконтейнеровый апокалипсис, все в ужасе трясутся, вздымают пустые глупые руки к небу, а у тебя все есть, все.
Пачка бумажных тарелок, стопка противных белых ломких одноразовых стаканчиков, остались с пивной вечеринки 2006 года, вилки, вилки в одноразовых упаковках.
А вдруг еда застряла? А у тебя уже и зубочистки в фирменных бумажных футлярчиках kfc припасены.
А, хорошо, еда не застряла, но недосоленная или остроты нет? А вот, смотри, три пачечки соли от турецких авиалиний, в сентябре только ж летала, и две - перца. И ещё упаковочка крохотного кубика рафинада с синей надписью Аэрофлот. Это на десерт можно.
Что уж говорить о более серьезных вещах.
Вчера в дружеской местной группе мужик саперную лопатку отдаёт. Отличную саперную лопатку!
Держала себя в руках, чтобы не ворваться и не написать: мужик, ты что, рехнулся, такое добро отдавать! (Мне, разумеется).
Вела над собой работу. Психотерапиила. Не нужна тебе, Луизочка, саперная лопатка, ты не сапёр, на счастье нам всем, ты мини-клады не ходишь в чешские леса искать, успокойся! Вроде, помогло. Ну, как помогло, до сегодняшнего утра, как видите, даже в посте сублимирую.
Не то чтобы я чувствую приближение старости, ну что вы, нет, конечно.
Просто у меня все есть, а вчера я ещё купила много конфет и сложила их в большой мешок (видите! А если бы не было мешка?! А?!), буду доставать оттуда по две-три штуки, угощать окрестных ребятишек, щурясь добрыми подслеповатыми выцветшими глазами. А, слезящимися ещё.
Окрестные тридцати-сорокалетние ребятишки у меня только на работе работают, ну, вот!
*И тут она перешла к идее правильного расхламления и прорекламировала недорогой, но эффективный курс*.
А вот хренушки. Мои пакетики - это не хлам! Это… это… не хлам! *плачет злыми слезами*
А чтобы дома был минимализм и красота, то есть один-единственный способ: оставить документы, деньги, телефон, зарядку. Остальное - выбросить. Обязательно выживете, заметьте. И я это знаю, и вы это знаете.
И потом, в кармане единственной зимней куртки, которая теперь, после расхламления, ещё и пижама, вы обязательно найдёте две неиспользованные салфетки клинекс в неровно рваной, грязной их упаковке. И сунете их обратно в карман с мыслью: «ну, салфетка точно пригодится».
И повторится все как встарь. Кого мы обманываем.
https://www.facebook.com/luiza.akbayeva/posts/10219997628723273
|
| |
| |
| Ранетка | Дата: Среда, 30.03.2022, 21:42 | Сообщение # 107 |
|
Генералиссимус
загрузка наград ...
Группа: Администраторы
Сообщений: 4550
Награды: 3
Статус: Offline
| Ниночка
I
Начальник службы тяги, старик Мишкин, пригласил в кабинет ремингтонистку Ниночку Ряднову, и, протянувши ей два черновика, попросил ее переписать их начисто.
Когда Мишкин передавал эти бумаги, то внимательно посмотрел на Ниночку и, благодаря солнечному свету, впервые разглядел ее как следует.
Перед ним стояла полненькая, с высокой грудью девушка среднего роста. Красивое белое лицо ее было спокойно, и только в глазах время от времени пробегали искорки голубого света.
Мишкин подошел к ней ближе и сказал:
– Так вы, это самое... перепишите бумаги. Я вас не затрудняю?
– Почему же? – удивилась Нинока. – Я за это жалованье получаю.
– Так, так... жалованье. Это верно, что жалованье. У вас грудь не болит от машинки? Было бы печально, если бы такая красивая грудь да вдруг бы болела...
– Грудь не болит.
– Я очень рад. Вам не холодно?
– Отчего же мне может быть холодно?
– Кофточка у вас такая тоненькая, прозрачная... Ишь, вон у вас руки просвечивают. Красивые руки. У вас есть мускулы на руках?
– Оставьте мои руки в покое!
– Милая... Одну минутку... Постойте... Зачем вырываться? Я, это самое... рукав, который просвечив...
– Пустите руку! Как вы смеете! Мне больно! Негодяй!
Ниночка Ряднова вырвалась из жилистых дрожащих рук старого Мишкина и выбежала в общую комнату, где занимались другие служащие службы тяги.
Волосы у нее сбились в сторону и левая рука, выше локтя, немилосердно ныла.
– Мерзавец, – прошептала Ниночка. – Я тебе этого так не прощу.
Она надела на пишущую машину колпак, оделась сама и, выйдя из управления, остановилась на тротуаре. Задумалась:
«К кому же мне идти? Пойду к адвокату».
II
Адвокат Язычников принял Ниночку немедленно и выслушал ее внимательно.
– Какой негодяй! А еще старик! Чего же вы теперь хотите? – ласково спросил адвокат Язычников.
– Нельзя ли его сослать в Сибирь? – попросила Ниночка.
– В Сибирь нельзя... А притянуть его вообще к ответственности можно.
– Ну притяните.
– У вас есть свидетели?
– Я – свидетельнца, – сказала Ниночка.
– Нет, вы – потерпевшая. Но, если не было свидетелей, то, может быть, есть у вас следы насилия?
– Конечно, есть. Он произвел надо мной гнусное насилие. Схватил за руку. Наверное, там теперь синяк.
Адвокат Язычников задумчиво посмотрел на пышную Ниночкину грудь, на красивые губы и розовые щеки, по одной из которых катилась слезинка.
– Покажите руку,– сказал адвокат.
– Вот тут, под кофточкой.
– Вам придется снять кофточку.
– Но ведь вы же не доктор, а адвокат,– удивилась Ниночка.
– Это ничего не значит. Функции доктора и адвоката так родственны друг другу, что часто смешиваются между собой. Вы знаете, что такое алиби?
– Нет, не знаю.
– Вот то-то и оно-то. Для того чтобы установить наличность преступления, я должен прежде всего установить ваше алиби. Снимите кофточку.
Ниночка густо покраснела и, вздохнув, стала неловко расстегивать крючки и спускать с одного плеча кофточку.
Адвокат ей помогал. Когда обнажилась розовая, упругая Ниночкина рука с ямочкой на локте, адвокат дотронулся пальцами до красного места на белорозовом фоне плеча и вежливо сказал:
– Простите, я должен освидетельствовать. Поднимите руки. А это что такое? Грудь?
– Не трогайте меня! – вскричала Ниночка. – Как вы смеете?
Дрожа всем телом, она схватила кофточку и стала поспешно натягивать ее.
– Чего вы обиделись? Я должен был еще удостовериться в отстутствии кассационных поводов...
– Вы – нахал! – перебила его Ниночка и, хлопнув дверью, ушла.
Идя по улице, она говорила себе:
«Зачем я пошла к адвокату? Мне нужно было пойти прямо к доктору, пусть он даст свидетельство о гнусном насилии».
III
Доктор Дубяго был солидный пожилой человек.
Он принял в Ниночке горячее участие, выслушал ее, выругал начальника тяги, адвоката и потом сказал:
– Разденьтесь.
Ниночка сняла кофточку, но доктор Дубяго потер профессиональным жестом руки и попросил:
– Вы уж, пожалуйста, совсем разденьтесь...
– Зачем же совсем? – вспыхнула Ниночка. – Он меня хватал за руку. Я вам руку и покажу.
Доктор осмотрел фигуру Ниночки, ее молочно-белые плечи и развел руками.
– Все-таки вам нужно раздеться... Я должен бросить на вас ретроспективный взгляд. Позвольте, я вам помогу.
Он наклонился к Ниночке, осматривая ее близорукими глазами, но через минуту Ниночка взмахом руки сбила с его носа очки, так что доктор Дубяго был лишен на некоторое время возможности бросать не только ретроспективные взгляды, но и обыкновенные.
– Оставьте меня!.. Боже! Какие все мужчины мерзавцы!
IV
Выйдя от доктора Дубяго, Ниночка вся дрожала от негодования и злости.
«Вот вам – друзья человечества! Интелигентные люди... Нет, надо вскрыть, вывести наружу, разоблачить всех этих фарисеев, прикрывающихся маской добродетели».
Ниночка прошлась несколько раз по тротуару и, немного успокоившись, решила отправиться к журналисту Громову, который пользовался большой популярностью, славился, как человек порядочный и неподкупно честный, обличая неправду от двух до трех раз в неделю.
Журналист Громов встретил Ниночку сначала неприветливо, но потом, выслушав Ниночкин рассказ, был тронут ее злоключениями.
– Ха-ха! – горько засмеялся он. – Вот вам лучшие люди, призванные врачевать раны и облегчать страданья страждущего человечества! Вот вам носители правды и защитники угнетенных и оскорбленных, взявшие на себя девиз – справедливость! Люди, с которых пелена культуры спадает при самом пустяковом столкновении с жизнью. Дикари, до сих пор живущие плотью... Ха-ха. Узнаю я вас!
– Прикажете снять кофточку? – робко спросила Ниночка.
– Кофточку? Зачем кофточку?.. А впрочем, можно снять и кофточку. Любопытно посмотреть на эти следы... гм... культуры.
Увидев голую руку и плечо Ниночки, Громов зажмурился и покачал головой.
– Однако, руки же у вас... разве можно выставлять подобные аппараты на соблазн человечеству. Уберите их. Или нет... постойте... чем это они пахнут? Что, если бы я поцеловал эту руку вот тут... в сгибе... А... Гм... согласитесь, что вам никакого ущерба от этого не будет, а мне доставит новое любопытное ощущение, которое...
Громову не пришлось изведать подобного ощущения. Ниночка категорически отказалась от поцелуя, оделась и ушла.
Идя домой, она улыбалась сквозь слезы:
«Боже, какие все мужчины негодяи и дураки!»
V
Вечером Ниночка сидела дома и плакала.
Потом, так как ее тянуло рассказать кому-нибудь свое горе, она переоделась и пошла к соседу по меблированным комнатам студенту-естественнику Ихневмонову.
Ихневмонов день и ночь возился с книгами, и всегда его видели низко склонившимся красивым, бледным лицом над печатными страницами, за что Ниночка шутя прозвала студента профессором.
Когда Ниночка вошла, Ихневмонов поднял от книги голову, тряхнул волосами и сказал:
– Привет Ниночке! Если она хочет чаю, то чай и ветчина там. А Ихневмонов дочитает пока главу.
– Меня сегодня обидели, Ихневмонов, – садясь, скорбно сообщила Ниночка.
– Ну!.. Кто?
– Адвокат, доктор, старик один... Такие негодяи!
– Чем же они вас обидели?
– Один схватил руку до синяка, а другие осматривали и все приставали...
– Так...– перелистывя страницу, сказал Ихневмонов, – это нехорошо.
– У меня рука болит, болит, – жалобно протянула Ниночка.
– Экие негодяи! Пейте чай.
– Наверное, – печально улыбнулась Ниночка, – и вы тоже захотите осмотреть руку, как те.
– Зачем же ее осматривать? – улыбнулся студент. – Есть синяк – я вам и так верю.
Ниночка стала пить чай. Ихневмонов перелистывал страницы книги.
– До сих пор рука горит, – пожаловалась Ниночка. – Может, примочку какую надо?
– Не знаю.
– Может, показать вам руку? Я знаю, вы не такой, как другие, – я вам верю.
Ихневмонов пожал плечами.
– Зачем же вас затруднять.. Будь я медик – я бы помог. А то я – естественник.
Ниночка закусила губу и, встав, упрямо сказала:
– А вы все-таки посмотрите.
– Пожалуй, показывайте вашу руку... Не беспокойтесь... вы только спустите с плеча кофточку... Так... Это?.. Гм... Действительно синяк. Экие эти мужчины. Он, впрочем, скоро пройдет.
Ихневмонов качнул соболезнующе головой и снова сел за книгу.
Ниночка сидела молча и ее матовое плечо блестело при свете убогой лампы.
– Вы бы одели в рукав, – посоветовал Ихневмонов. – Тут чертовски холодно.
Сердце Ниночки сжалось.
– Он мне еще ногу ниже колена ущипнул, – сказала Ниночка неожиданно после долгого молчания.
– Экий негодяй! – мотнул головой студент.
– Показать?
Ниночка закусила губу и хотела приподнять юбку, но студент ласково сказал:
– Да зачем же? Ведь вам придется снимать чулок, а здесь из дверей, пожалуй, дует. Простудитесь – что хорошего? Ей же богу, я в этой медицине ни уха, ни рыла не смыслю, как говорит наш добрый русский народ. Пейте чай.
Он погрузился в чтение. Ниночка посидела еще немного, вздохнула и покачала головой.
– Пойду уж. А то мои разговоры отвлекают вас от работы.
– Отчего же, помилуйте, – сказал Ихневмонов, энергично тряся на прощанье руку Ниночки.
Войдя в свою комнату, Ниночка опустилась на кровать и, потупив глаза, еще раз повторила:
– Какие все мужчины негодяи!
Аркадий Аверченко, 1909 год
|
| |
| |
| |
|
